Леонид Огневский - На другой день

И вот теперь, вслушиваясь в гневные слова старика-мастера, Павел Иванович думал: "А ведь я, член бюро и заместитель директора, знаю о неприглядных действиях Подольского. Все креплюсь, твержу себе: "Вдруг ошибаюсь!" — ограничиваюсь частными замечаниями, хотя и не очень ласковыми".

— Да, Григорий Антонович, ситуация требует другого.

— Давно бы так! — старик снова расставил рюмки. — Наливай-ка, Тамара, по следующей, чтоб не прогорело внутри. — Сказал и осекся: дочери за походным столом не было. — Куда же она подевалась?

— Видимо, собирает цветы.

— А я и не видел, когда скрылась. Какая — ни поддержать компанию не захотела, ни послушать деловой разговор.

— Не каждому же интересно слушать про наши заводские дела.

— Что верно, то верно. Наливай-ка, Павел Иванович, сам, тебе ближе к бутылке.

— По второй? Потому что один в поле не воин? Потом — без троицы дом не строится, без четырех углов изба не бывает, без пяти пальцев рука калека, шесть — только половина дюжины?

— Ну, конечно, — загоготал старик, — до семи, семь — полная неделя.

— Или до двенадцати: еще полней — дюжина! Нет, Григорий Антонович, початую оставлять грех, а целую увезем домой, здесь и так хорошо. — Дружинин показал взглядом на пробившиеся сквозь листву черемухи солнечные блестки, на пышную, не тронутую ни одним пятнышком ржавчины траву. — Да и не за что пить: присутствующие здоровы и, надеюсь, будут здоровы, а дела на заводе, сами же говорите, не совсем хороши. Будем наслаждаться природой.

— Тогда так, — сразу согласился старик. Поговорить о выпивке он любил, а вина и водки душа принимала немного. — Будем наслаждаться, — сказал он. — Жаль, сезон охоты не подошел, настреляли бы рябчиков.

Но и понаслаждаться природой им пришлось недолго. Вернувшаяся с цветами Тамара категорически заявила — домой.

— Ты что, дочка? — буркнул на нее старик. — Мы и пяти часов не просидели на воле, кто знает, когда опять выберемся в тайгу.

— У меня голова болит, отвыкла, что ли, от вольного воздуха… — Тамара махнула небрежно букетом. — Да и в театр надо успеть, раз купили билеты.

— Еще рано.

— Пока едем да собираемся…

Павел Иванович догадывался о причинах ее спешки. Посмотрел в печальное лицо Тамары и пожалел ее.

Снова развеселилась Тамара только в машине, свободно усевшись на заднем сидении, рядом с Дружининым. Тент машины был спущен, шофер по прямой и гладкой дороге выжимал километров на шестьдесят, обоих приятно обдувало ветром. Тамара положила на колени цветы и, придерживая гриву каштановых жестковатых волос, запела о фронтовой землянке.

Песни ее Павел Иванович любил. Когда она пела, она не была уже обычной Тамарой. В песнях менялся ее голос: говорила Тамара отрывисто, грубовато, ни с того, ни с сего закатывалась смехом, а пела мягко и мелодично, то с тихой вечерней грустью, то со звонкой жаворонковой радостью. Чувствовалось, что душа ее чиста, грубость и вульгарность — напускное или наносное.

Дружинин легонько коснулся ее плеча и попросил спеть "Когда я на почте служил ямщиком" — слышал однажды, получалось у Тамары особенно хорошо. Она тотчас запела, без всякого напряжения, свободно. Даже небольшая тряска машины, казалось, только помогала ей, в голосе прибавлялось дрожи, такой натуральной. А ветер дул все сильней; перед заслезившимися глазами Павла Ивановича мелькали придорожные кусты, превращаясь в сплошной сизо-зеленый поток, в снежный вихрь неистовствующей пурги.

Потом ему вдруг подумалось, что так же, как любимая ямщика, могла погибнуть в снегу, на дороге и Анна, застреленная фашистами; Наташку подобрала, обогрела добросердечная женщина, и теперь девочка едет к родному отцу, через недельку будет здесь.

Но Дружинину помечтать о встрече с дочерью, а Тамаре излить в песнях свои неразделенные чувства помешала на этот раз нежданная встреча на таежной дороге с директором подсобного хозяйства Токмаковым.

Михал Михалыч, увидев вырвавшуюся из-за поворота легковую машину, готов был в случае чего телом преградить ей дальнейший путь…

В тайгу он попал еще накануне. Ехал с Вадимом Подолякиным на елани, к сенокосильщикам, вдруг зачихавший газик стал. Посреди дороги, посередине пути.

Озираясь по сторонам, Вадим выскочил из машины, откинул с заглохшего мотора капот.

— Бачок, оказывается, худой, повытекло дорогой горючее.

"Вот же несчастье! — хлопнул руками по коленям Токмаков. — И почему не взял в большую дорогу шофера, доверился этому хвастунишке-агроному, может, у него и шоферских прав нет, одни россказни".