Леонид Огневский - На другой день

Далее Рупицкий уже просто инструктировал Веру: ознакомиться и окружить себя беспартийным активом, комсомольцев расшевелить — и Павел Иванович слушал его урывками, он разглядывал старшую дочь Свешникова. Девушка была хороша и мягкими правильными чертами лица, и глазами, открытыми, все впитывающими в себя и щедро излучающими, и яркой расцветкой платья с преобладанием вишневого. Как это непохоже на то, что было в его, Дружинина, комсомольское время: уж если писаная красавица в шелках — так явно мещаночка, комсомолки и коммунистки носили синие блузы и черные юбки или юнгштурмовские, костюмы защитного цвета, если специалист, — то, как правило, мужчина, женщин инженеров и агрономов почти не было, да и подходило тогдашнее "специалист", "спец", к этакому обладателю стеклянеющей лысинки, кислой Гримаски на упитанном лице и потертостей на бархатном воротнике драпового пальто.

— Что там происходит, пока это не совхоз, а подсобное? — продолжал секретарь горкома. — Коллектив работает. Но есть люди, которые не прочь хапнуть из так называемой казны. Поэтому еще раз предупреждаю: быть осмотрительной, глаз, ухо держать востро. Желаю удачи. — Через стол Рупицкий протянул девушке руку. — Директор завода и заместитель, думаю, примут вас не позднее завтрашнего дня.

— Сегодня, пожалуйста, часика в три-четыре, — сказал Павел Иванович, — а завтра утречком можно выехать к месту работы, пока оглядеться; завтра как раз едет за город группа наших товарищей. — Когда Вера Свешникова вышла из кабинета, с завистью произнес: — Молодость!

— Боюсь, не споткнулась бы по молодости, — озабоченно сказал Рупицкий. — Коллективчик у вашего Токмакова, сам знаешь, подзасоренный, когда-то еще подберем надежных людей.

Дружинин мысленно представил себе картину: разнобой домишек и домиков на полуострове, врезавшемся в реку, прибитые к берегу и застрявшие в тальниках бревна, жерди и хворост, — и с горькой усмешкой сказал:

— Да, народ со всех волостей и всякого сорта.

— Кстати, то же самое по соседству, на заводе безалкогольных напитков. Недавно заехал, как раз с Токмаковым, и посмотрел: один — еще молодой, а борода, как у Иисуса Христа, другой — с баками и огромной трубкой. "Что за маскарад, черт возьми!" — говорю. "Молодые, рисуются, батенька мой, — развел руками Михал Михалыч. — У меня такие же шухарные да скоморошистые".

— Он и сам-то, Михал Михалыч, странный и "скоморошистый".

— Шляпа. Одним словом, шляпа, вряд ли можно поставить к руководству большим хозяйством. Как думаешь, Дружинин?

— А я говорил вам не один раз: "Прогоню его в шею, пока он палок не наломал!" Вы всегда защищали.

— Ну, старый партиец, заслуженный…

— Сколько же ему старыми заслугам жить?

— Ну, "к человеку по-человечески" — твои же слова.

— А тут одно другому не противоречит.

Рупицкий снова побарабанил по столу, на этот раз быстро, досадливо.

— Сосед его справа такой же…

— Директор безалкогольного? — Павел Иванович выпрямился на стуле. — Бросается в глаза, товарищ секретарь, маленькая деталь: подешевел брусничный клюквенный морс, стоимость стакана 39 копеек; год назад стакан стоил 49 копеек, еще ранее — 59, Что за игра в копейку?

— То-то, что игра. И горком уже заметил эту копейку и занимается ею, как и всей пищевой промышленностью и торговлей Красногорска. При точно поставленном деле по копейке можно собрать сотни и тысячи рублей. Кто будет просить копейку сдачи, заплатив пару двугривенных? На квасной и пивной пене умеют ловкачи денежку зашибить. Не случайно анекдот пошел: "На простой воде строим электростанции, а на квасе и пиве не построить дачу?" А они тоже просто так, на голом месте, не появляются.

— Выходит, клюют по копейке… те же самые воробьи?

— С виду-то воробьи, да очень прожорливы. А может оказаться и чисто вражеский элемент.

— Может, — раздумчиво сказал Дружинин.

В открытое окно донеслись молодые звонкие голоса. Рупицкий прошел к окну и поглядел вниз, в аллею летнего парка.

— Да, молодость, — сказал он, тряхнув головой. — Посмотри-ка на цветущую-то со стороны.

Павел Иванович стал рядом с ним у окна. Зеленые, на полный лист тополя, кудрявая зелень коротко подрезанных акаций и стайки девушек и ребят. Мимо высоко бьющего фонтана шли под руку Вера Свешникова и Петя Соловьев, плотный, с закрученными рукавами белой рубашки; впереди торопливо бежали Люба, какой-то подстриженный под бокс юнец и… легкая в светлом платье Наташа. Вот этим счастье свое строить легко. И подумал о Людмиле: она недоступна, он напрасно тешит себя надеждами на ответное чувство. Да и не перешагнуть ему лежащей между ними черты, не заглушить в памяти горькое, страшное.