Регина Эзера - Их было три

Пономарь выразительно махнул рукой.

— И не говори. Кто их устроит, если родни нет! Приезжала какая-то двоюродная сестра, что ли… Вот и вся родня. Да ещё неизвестно, кто она там ему на самом деле…

Выполняя много лет обязанности пономаря, Аболс хорошо узнал людей и понимал, как важно вовремя замолчать. Иногда это значило даже больше, чем уместно сказанное слово. Илма, задавшая вопрос больше из вежливости, загорелась любопытством:

— Ну, ну, расскажи!

— У тебя, Илма, не найдётся капельки чего-нибудь согревающего? — и Аболс выразительно щёлкнул себя по кадыку.

— Есть горячий кофе в духовке.

Аболс сердито засопел.

— Человек на кладбище продрог, пел до хрипоты, а она тебе — подумать только — ко-фе!

— Разве это мои похороны были?

— Ну, кто так говорит! Помнишь, как хорошо сказано в священном писании о насыщении алчущего и жаждущего: «Приидите все жаждущие…»

Илма рассмеялась.

— И чего ты, Аболс, поёшь, как тетерев на току! Нигде не сказано, что нужно поить водкой.

Аболс покачал головой.

— Эх, и скупа ты, Илма! Небось, когда сам пастор приезжает, ты чуть ли не на брюхе ползаешь, а когда к тебе пришёл бедный пономарь, церковный труженик…

— Ладно, ладно, успокойся! — примирительно сказала Илма и принесла начатую бутылку водки.

— А, белая головка! — Аболс оживился, точно парень, увидевший свою возлюбленную. — Выпьем за здо… тьфу ты… за упокой Арвида Берзыня. Пусть ему земля будет пухом!

Он налил гранёную стопку, залпом осушил её и, довольно крякнув, стал жевать кусок хлеба с салом.

— Ну, так что там с этой двоюродной сестрой? — нетерпеливо напомнила Илма.

— С сестрой? — пономарь хихикнул. — Говорят, что это его бывшая невеста. Хи, хи! Потеха! Я, отпевая покойника, нет-нет да и взгляну. Особенно молодой не назовёшь, а так ничего. Бёдра что надо, да и телом, видать, ядрёна…

В этот момент вошла Гундега с вёдрами, и Илма неловко закашлялась. Аболс смерил девушку оценивающим взглядом. Смущённая этим взглядом и последними словами Аболса, Гундега отвернулась.

Не спуская с неё глаз, он выпил ещё стопку и благосклонно сказал:

— Красивая у тебя, Илма, племянница выросла, девочка что ягодка. Не мешало бы только немного округлиться…

Гундега процеживала молоко, делая вид, что не слышит. Аболсу были видны лишь её коротко остриженный светловолосый затылок да раскрасневшееся ухо.

Илма нервно задвигалась.

— Разве пастор сам не был? — быстро спросила она, стараясь направить разговор по другому руслу.

— Пастор? Но ведь пастор улетел в… как их?.. Ага! В Сочи. На курорт На месяц. Так что мне одному, как говорится…

Задохнувшись дымом, он долго, надсадно кашлял.

— Тьфу, будь ты неладен!

— Зачем ты, Аболс, такой крепкий табак покупаешь?

— Разве это купленый? — отозвался Аболс, отдышавшись. — Самосад. Покупной для меня слаб. Раз попробовал у пастора папиросы такие, с золотыми мундштуками. Ничего не скажешь, шикарные, но для моего нутра не годятся.

— Прокоптишь лёгкие, придётся к тому же Берзыню под бок ложиться. Как же мы тогда обойдёмся без пономаря?

Аболс почувствовал себя польщённым.

— Да, такого, как Аболс, вряд ли найдёте, — охотно согласился он. От удовольствия его круглые блестящие глазки часто мигали. — Но я ещё не собираюсь в райские ворота. Копчёное мясо дольше сохраняется, хи, хи, хи! Вот взять бы хоть того же Арвида Берзыня. Вряд ли он за всю жизнь выкурил хоть одну папиросу, а уже под дёрном. Мы с ним одного возраста, я дымлю с утра до вечера, а здоров как огурчик. Нашлась бы какая помоложе, ещё раз женился бы…

Гундега, повернувшись к ним спиной, мыла посуду, но чувствовала на себе взгляд пономаря. Под беззастенчивым взглядом круглых мышиных глаз она чувствовала себя раздетой и сгорала от стыда и отвращения.

— Постыдился бы такие слова говорить, — в голосе Илмы слышалось осуждение. — Четырёх жён пережил, самому пошёл семидесятый, а всё ещё толкуешь о женитьбе.

— Что же я их — убивал, что ли? Чем я виноват, что бог их взял? — возразил, не смущаясь, Аболс. — Сколько ещё сестра проскрипит? А когда она ноги протянет, как же мне, мужчине, с домашним хозяйством управиться? Я ведь к тебе, Илма, по одному делу пришёл. Но сначала…

Опять горлышко бутылки звякнуло о стопку.

— Девочка!

Это он её, Гундегу, зовёт. Вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову называть девочкой Илму.

— Девочка, поди сюда!

Не оглядываясь, она ещё усерднее принялась тереть тряпкой тарелку.