Регина Эзера - Их было три

— Вы приехали по делу или… — начала она.

— По правде сказать, я приехал, чтобы опять пригласить вас в клуб. Наши комсомольцы устраивают литературный суд над книгой Ояра Вациетиса «Глазами тех дней». Вы читали?

Виктор заметил, что Гундега не спросила даже, когда будет этот вечер. Опустив голову, она еле слышно проговорила:

— Я всё равно не смогу…

Она не жаловалась, никого не упрекала. Виктор вспомнил, какой счастливой выглядела Гундега в Новый год. В тот вечер она неожиданно исчезла, а теперь на лице у неё только усталость и безразличие.

— Опять не сможете прийти?

— Бабушка больна.

И это тоже Гундега проговорила равнодушным унылым тоном. Наверно, у неё озябли руки, потому что теперь она их спрятала в рукава ватника.

— Вам холодно?

Гундега, глядя куда-то в сторону, отрицательно покачала головой. Она стояла возле старой деревянной бочки, рядом с корзиной картофеля, и на фоне дома казалась маленькой, серой, съёжившейся.

«Наследница Межакактов», — подумал он с горечью, но вслух сказал:

— Вы так изменились…

— Я ведь каждый раз другая, — сказала она с еле заметной насмешкой.

Виктор вспомнил, что он говорил ей это в клубе.

— Ну, какая же я теперь?! — спросила Гундега. — Наверно, старая?..

Он удивлённо взглянул на неё, это определение до известной степени подходило сейчас к ней. Такое безразличие ко всему и усталость бывают только у стариков. Не потому ли, что у них нет ничего в будущем? Но ведь Гундеге…

— Что вы так смотрите на меня, Виктор?

Он грустно улыбнулся.

Ветер шевелил вьющуюся прядку волос на её виске. Платок соскользнул на самый затылок. Виктор, удивлённый, поднял руку и осторожно отодвинул его ещё дальше — платок упал на плечи.

— Вы остриглись? — воскликнул Виктор и заметил, как мгновенно исчезло с лица Гундеги выражение усталости. Она вспыхнула. Сначала румянец залил её щёки, потом покрыл лоб, виски, шею. Она покраснела до слёз.

— Почему, Гундега?

Она не ответила. Серо-голубые глаза спокойно и серьёзно посмотрели на Виктора.

— Но я ведь тогда только пошутил, я никак не предполагал, что… — оправдывался он.

Она еле заметно улыбнулась.

— Всё равно…

В чертах почти детского лица проглянуло что-то новое, нежное, словно робкие отблески зарождающейся любви.

Неожиданное открытие смутило Виктора. Он никогда не допускал и мысли, что редкие случайные встречи могли вызвать в Гундеге такие чувства. В его глазах она не была ни женщиной, ни даже девушкой. Девчушка… Девчушка, летящая подобно мотыльку на яркое, заманчивое, безжалостное пламя мирка Межакактов…

Виктор заметил, что взгляд Гундеги затуманился. То ли ей стало жаль себя, то ли стыдно, что она невольно выдала тайну, существование которой и сама только что осознала?..

Она резко повернулась и, не оборачиваясь, кинулась прочь. Послышалось шарканье резиновых сапог, затрепетал на ветру платок, и Виктор услышал, как захлопнулась дверь. И только тогда до его сознания дошло, что всё это время назойливо, раздражающе лаял Нери. Схватив горсть снега, Виктор по-мальчишески слепил комок, однако не бросил в собаку.

Некоторое время он стоял в ожидании. Потом не спеша направился к машине. Въехал во двор, чтобы развернуться, но никто больше не показался. Дом спал за разрисованными морозными узорами окнами. Только из трубы вился лёгкий дымок. Единственными живыми существами были два ворона, они с карканьем пролетели над усадьбой и скрылись за кудрявыми верхушками сосен.

— Когда вороны с карканьем пролетают над домом, умирает кто-нибудь из супругов. А если ворон летает один, умирает одинокий вдовец, холостяк или старая дева. На прошлой неделе я ясно слышала, как каркали два ворона, — спокойно рассуждала Лиена, приподнявшись на локте и стараясь разглядеть что-то сквозь замёрзшее окно.

С кладбища доносился колокольный звон.

Он всегда был слышен в Межакактах, а сегодня в особенности. Морозный воздух был кристально прозрачен, как иногда бывает в конце зимы, когда уже пахнет весной.

На этот раз вороны обманули Лиену. Только что похороненный Арвид Берзынь весь свой век прожил один как перст. После похорон в Межакакты завернул пономарь Аболс. Оказалось, что он сам отпевал покойника; он продрог и был раздражён. Сразу же пристроившись на лежанке, в тепле, и вытащив из внутреннего кармана трубку, Аболс стал попыхивать, выпуская клубы едкого сизого дыма.

— Разве поминок не устраивали? — поинтересовалась Илма.