— Значит, приехали ругать? — спросила Илма страдальчески, но с чуть заметным лукавством.
— Сегодня не стану, но в понедельник с утра будьте на месте как часы.
— Буду, — пообещала Илма, но немного спустя добавила: — А вдруг опять этот проклятый зуб?
— Да вырвите вы его к чёрту. Сделайте что-нибудь!
— Говорят, хорошо подержать во рту водку, пока можно терпеть.
— Ну и держите.
Страдальческое выражение вдруг сменилось совсем неприкрыто лукавым.
— Но как же я одна, вдовая женщина, буду с водкой возиться?
И вмиг глаза её опустились и улыбка стала другой — теперь устами Илмы говорило лишь бескорыстное гостеприимство:
— Оставайтесь обедать. Картофель сейчас будет готов. Я поджарю колбаски. В конце концов неужели мы не имеем права откупорить одну из бутылок, припасённых к дню поминовения?
В глазах Метры появился беспокойный блеск:
— Но я сегодня должен ещё съездить…
— Сегодня суббота, и никаких гор вы уже не свернёте, — с неумолимой логикой перебила его Илма.
Она вошла в комнату, и оттуда послышался звон переставляемых в буфете бутылок. Гундега заметила, что Метра заворочался так, будто его укусила блоха и он стесняется открыто почесаться.
Когда Илма вернулась с бутылкой водки и начала её откупоривать, он вновь заикнулся было:
— Но…
А по комнате уже разносился аромат жареной колбасы.
«Эта Бушманиете просто колдунья, как у неё всё быстро делается!» — подумал Метра, уже примирившись с неизбежностью, и его последнее «но» скорее походило на глубокомысленное «гм».
— Метра, — начала Илма после того, как было выпито по нескольку рюмок и уничтожена половина жареной колбасы. — Я хочу продать одну машину дров.
Старший лесник насторожился.
— Если у вас есть собственный лес, продавайте.
Илма рассмеялась, как смеются взрослые над словами детей.
— Этот лес находится у меня в сарае, Метра.
— То, что в сарае, продавать нельзя.
Илма бросила на него хитрый взгляд.
— Если бы все всегда поступали только так, как можно, тогда…
— Что бы тогда было? — Метра с трудом пытался сохранить серьёзный тон.
— Лучше выпьем! — уклонилась она, наливая рюмки, и подняла свою. — За машину дров!
Метра покачал головой.
— Я не могу разрешить. Из тех пятнадцати кубометров, что вам выделило лесничество, нельзя продавать ни полена. Если поймают, нас обоих обвинят в спекуляции!
— А если не поймают? Ваше здоровье, начальник!
Они опять выпили, и, пока Метра отфыркивался и морщился, Илма, намазав горчицей кусочек колбасы, услужливо подала его гостю.
— А если не поймают, ты говоришь? — продолжал старший лесник, вдруг перейдя на «ты». — А что мне толку в том, что не поймают?
— Ишь какой! Обязательно вам толк подавай. Одна пустяшная машина… Если бы я украла или незаконно присвоила, а то ведь сэкономила из своих дров. Ну, Метра!
— Но чтобы это было в последний раз, Бушманиете. Если что случится, я знать не знаю, ведать не ведаю. Иначе…
Илма расцвела.
— Я ведь знала, что вы не откажете. Вот и насчёт копки картофеля. Говорю матери: попрошу самого Метру, у него золотое сердце!
Рука Метры с куском колбасы на вилке застыла в воздухе.
— Что там ещё — ничего не понимаю! — сказал он с опаской. — Какое мне дело до уборки картофеля, я не агроном!
— Я договорилась с женщинами на будущую пятницу и субботу копать картофель.
— Копай, при чём тут я? — не подумав, ответил лесник, но потом, разобравшись, предусмотрительно заметил: — По вечерам после работы копай сколько твоей душе угодно.
— Нет, не по вечерам. Эти женщины приедут из Дерумов, и мне нужно самой быть в поле, иначе половина картофеля останется в земле…
— Кто тебе велел так договариваться? — вспылил Метра. — Вот уж действительно, дай вам, бабам, один палец, вы и всего человека погубите.
— Но как же я могу выкопать её одна, бедная вдова!
— Ну, ну, Бушманиете, не прибедняйся. Кто тебя заставляет иметь два хозяйства?
— Как вы можете так говорить! Ведь второе хозяйство дано Фредису колхозом. Неужели я не имею права сдавать ему комнату? И моя мать стирает и чинит ему за плату.
— Мне до этого нет дела, я не председатель колхоза или сельсовета. Но освободить тебя на пятницу и субботу я не могу.
Читать дальше