Регина Эзера - Их было три

— Ме-тра!

— Иди к лесничему, если он тебе разрешит…

Илма вздохнула.

— О боже, вечно этот биро… — как его? — бирукратизм. Что поделаешь? Выпьем лучше ещё по одной, не правда ли, начальник?

— Не пойдёт. Ты хочешь меня напоить, чтобы потом обвести вокруг пальца.

— Я?! — возмущённо воскликнула Илма. — Если хотите знать, нет ничего преступного в том, что товарищи по работе вместе пообедают! И если вы не желаете, я больше не заикнусь про пятницу и субботу.

— Ну, если так…

Поломавшись немного, Метра опять остался.

Когда часа через два Гундега проходила через кухню, Илма откупоривала ещё бутылку, а Метра пел: «Здесь, где шумят сосновые леса…» Вся колбаса была съедена, и на сковородке шипели ломтики сала. Илма время от времени тоже подносила рюмку к губам, а потом нетронутую ставила на стол. Незаметно было, чтобы она держала водку на больном зубе.

Спустя ещё час Метра заплетающимся языком шепелявил:

— Поцелуй меня разок на прощанье, Бушманиете. Ты всё-таки молодец баба.

— А как же мне теперь быть с картофелем? Ведь ты не захочешь, чтобы я сгноила его в земле? И зачем мне ходить упрашивать лесничего, правда?

Метра некоторое время молчал, усердно пытаясь что-то вспомнить. Потом важно выпятил грудь.

— Никого тебе больше не надо упрашивать, слышишь, Бушманиете! Ты только напомни мне в понедельник. В этих местах решающий голос пока ещё принадлежит мне, — и, стукнув кулаком по столу, он крепко ругнул лесничего…

Наконец он встал. Вернее, попытался встать и не мог понять, почему нижняя часть туловища так отяжелела. К несчастью, в этот момент в кухне очутилась Гундега, считавшая себя главной виновницей всей беды. С возрастающим страхом наблюдала она за бесплодными попытками старшего лесника отделиться от стула. И только когда Илма ухватилась за спинку стула, а сам Метра уцепился за стол, что-то треснуло, скрипнуло, хрустнуло… и лесник, наконец, был свободен. Ощупав себя сзади, Метра жалобно простонал:

— Буду жаловаться!

Во дворе Метра почувствовал себя увереннее. Но, сев на мотоцикл, он стал выделывать такие замысловатые зигзаги, что, казалось, пьяным был не он, а ни в чём не повинный мотоцикл, за всю свою бурную жизнь ничего, кроме бензина, не употреблявший.

— Не убейся! — крикнула вслед Илма, на что Метра прокричал:

— Хочешь, я въеду по стене хлева на крышу? Хочешь, Бушманиете?

К счастью, Илма не выразила желания, и Метра, петляя по дороге, скрылся в лесу, оставив после себя лишь запах бензина. Илма, прислушиваясь к замиравшему вдалеке тарахтенью мотоцикла, с облегчением сказала:

— Так. С этим как будто всё в порядке.

Потом она, надев старую юбку, осторожно присела на стул, к которому прилип Метра. Странно, она почему-то не прилипла. Затем она садилась на все остальные стулья. Всё обошлось благополучно. Почему же прилип Метра? Никакого разумного объяснения не находилось, и лишь приехавший Фредис разрешил все сомнения. Выслушав рассказ Илмы, он серьёзно заметил:

— У Метры, как у всех старых холостяков, горячая кровь.

Но потом от всего сердца расхохотался.

— Ты же тонкая как селёдка, такие не прилипнут. А твой начальник по крайней мере вдвое тяжелее. Так-то, госпожа!

Гундега легла спать очень поздно. Нужно было вымыть двери, подоконники, полы, вытереть пыль. Около полуночи Илма, вынырнув на минутку из кухонных паров, провела пальцем по мебели — не осталась ли пыль — и, не найдя ничего предосудительного, повесила на окна чистые занавески, достала из комода скатерти и салфетки, чтобы Гундега постелила. Взглянув на её слипавшиеся глаза, Илма вдруг смилостивилась и отослала её спать, а сама, вероятно, не ложилась всю ночь, потому что к утру уже был накрыт стол, комнаты проветрены, а кухню переполняли аппетитные запахи…

Когда Гундега вышла во двор, она увидела, что за ночь подморозило. Трава казалась седой, а нежно-белые и ярко-красные георгины побурели, точно их обварили кипятком, и жалко поникли. Лишь золотисто-жёлтые цветы настурций выглядывали из-под листвы, да перед погребом, между кустами флоксов, красовались необычайно крупные тёмно-жёлтые рудбекии. От мороза уцелел только один-единственный куст георгинов — то ли он оказался выносливее других, то ли защитила его своей листвой низкорослая яблонька. В яркой зелени рдели рубиновые цветы.

В сад Гундегу послала Илма — нарвать цветов. Но девушка, стоя посреди опустошённого цветника, вдыхала горьковатый запах увядающих растений и никак не могла решиться, что же выбрать. Самыми красивыми показались ей красные георгины, и она срезала их все, до последнего цветка, внесла охапку в дом и поставила на стол. Букет напоминал костёр с яркими языками пламени.