Регина Эзера - Их было три

— Теперь я отдам их под суд! — сказала она матери после того, как отвезла ветеринара в Саую. В голосе её звучала неуёмная, бурная радость.

Лиена глядела на дочь с немым страхом.

— Кого отдашь?

— Кого? Всю эту банду! Они у меня узнают, почём фунт лиха! От-ра-ви-те-ли!

Возле рта Лиены залегли мелкие горестные складки.

— Смотри лучше, как бы они не отдали под суд тебя!

— Меня! — Илма презрительно скривилась. — А где у них доказательства?.

— А у тебя они есть?

Илма ткнула пальцем в справку, выданную ветеринаром, оставив на бумаге черту от ногтя.

— Вот, чёрным по белому.

Лиена отвернулась.

— С таким же успехом этого Нери мог отравить… и кто-нибудь другой.

Илма засмеялась резким смехом.

— Кому же другому понадобилось травить Нери? Может быть, мне? Или тебе?

— Ты забыла, что Нери брал пищу только от меня или от тебя, — напомнила Лиена.

Илма хотела что-то возразить, но осеклась, сражённая неожиданной, неумолимой правдой. Подойдя к столу, она взяла справку, потеребила уголок и, не читая, положила назад.

— Значит, они его как-нибудь обманули, — нерешительно начала она. — У них там целая орава мальчишек. Кто вишни ворует, кто… Я видела, у него был почти полный карман…

Она насторожилась — ей послышалось, что снаружи звякнула цепь, — но потом поняла, что это ей только кажется.

— О господи! Как я теперь буду без собаки! Ночью глаз не сомкнёшь. И так уж, ещё когда был Нери, мне раз казалось, что кто-то ломится, отпирает дверь хлева, ходит в большой комнате… Проклятые! Ну, а если я не могу отдать их под суд, они поплатятся ещё дороже! Своей коровой поплатятся. Долго ли этой рогатой дуре проглотить гвоздь или стекло…

Откинув голову, она засмеялась.

Лиена испугалась.

— Не делай этого! — умоляла она. — Обещай мне, что гы этого не сделаешь. Илма, доченька!

Но Илма продолжала смеяться.

Несмотря на угрозы Илмы, корова Ганчариков осталась живой и здоровой. То ли у Илмы не хватило решимости пробраться на чужое пастбище, то ли её напугало посещение участкового уполномоченного или просто она сообразила, что слишком легко будет обнаружить виновного, если случится несчастье с соседской скотиной… Кто знает… Но приход милиционера нагнал на неё страху. Увидев его во дворе, Илма невольно схватила ключ от сарая, положила его на скамейку возле ведра, набросив сверху полотенце.

Нет, она сразу поняла, что милиционер пришёл не за этим.

Она увидела это по тому, как он осматривал собачью будку с лежащей на земле цепью. Илма вышла во двор ему навстречу. Милиционер, откозыряв, поздоровался с ней.

— Не по поводу ли того несчастного случая прибыл наш блюститель порядка? — догадливо поинтересовалась Илма, приглашая милиционера зайти в дом. Но тот отказался и попросил показать ему вишнёвый сад.

У Илмы дрогнули уголки рта, словно она с трудом удерживала улыбку: какой там сад! С полдюжины деревьев. Да и те уже старые, заросшие мхом, искривлённые, голые, не фруктовые деревья, а дрова. Товарищ милиционер ведь сам видит.

Товарищ милиционер, конечно, видел, но отмалчивался, и это его молчание начало тревожить Илму: "А что, если этот заморыш умер…"

— Где собака? — спросил, наконец, милиционер.

Ах, собака? Товарищ милиционер же сам видит — собака околела. Да, да, околела. Зарыли. Но у неё есть справка. Она вбежала в комнату и стала лихорадочно рыться в ящике. Нашла.

Пока милиционер читал бумажку, Илма, захлёбываясь, говорила:

— Неужели я сама не дала бы этому младшему Ганчарику горсточку вишен? Да с радостью! Пришёл бы, попросил… А то средь бела дня, у всех на глазах — шасть на дерево и ну рвать. У самих в саду полно вишен, а просто такая порода, ему слаще чужое, ворованное…

Илма спохватилась, что голос, пожалуй, слишком выдаёт её ненависть, и сразу хрипло засмеялась.

— Все мальчишки испокон веку таковы, как говорится, хи-хи, в чужой руке ломоть толще. Да, такое несчастье. Пёс до тех пор дёргался на цепи, пока железка у крючка не лопнула — и он оказался на свободе. Сущий зверь! Я и кричала и звала — где там! И с чего он вдруг так разъярился? Всегда такой смирный, послушный…

Милиционер поднял глаза от бумажки.

— Кто-нибудь это видел?

— Что видел? — быстро переспросила Илма. — Н-нет… Как же, конечно, видели! Родственница, Гундега, и ещё мать. И я говорю, железка — прочь, и сам — ходу. Зову, кричу…

— Вы это уже говорили, — перебил милиционер Илму. — Что было дальше?

Илма почувствовала, что в горле у неё пересохло. Собственные слова успокоили было её, прислушиваясь к ним, она постепенно приходила в себя, и ей уже казалось, что они должны быть убедительны и для других…