Регина Эзера - Их было три

И Илма точно проснулась. Она шагнула вперёд, неловко опрокинув стопку книг. Они рассыпались как попало. Верхняя открылась, и сквозняк с лёгким шелестом начал быстро листать тонкие листы. Взгляд Илмы следил за ними, не в силах оторваться.

Гундега захлопнула книгу.

— Что ты делаешь? — громко спросила Илма и сама испугалась — она чуть не выкрикнула слова.

Гундега медленно поднялась на ноги.

— Я ухожу, тётя.

— Почему? — поспешно спросила Илма. Недавнее напряжённое молчание сменилось лихорадочным оживлением. Её руки ни минуты не оставались в покое, они то приглаживали волосы, то вертели пуговицу. — Чего тебе не хватает? Или я с тобой плохо обращаюсь?

Губы сами собой произносили привычные слова, но в голове неотступно вертелась одна мысль: "Кончено, кончено, кончено, кончено…"

Гундега молчала.

— Плохо, да? — продолжала Илма, опять дёргая пуговицу, и, наконец, оторвала её. Странным взглядом посмотрев на зажатый в руке синий шарик с болтавшейся на нём ниткой, она громко всхлипнула.

— Нет, не плохо — тихо проговорила Гундега.

— Так почему же тогда… — Илма ухватилась за эти слова. Как мало надо, чтобы появилась надежда, до смешного мало!

— Я только боюсь, тётя, что…

— Чего боишься?

— Я боюсь, что, может быть, завтра опять случится что-нибудь страшное.

— Каждый день где-то в мире происходят несчастья… Это неизбежно.

— Но я больше не хотела бы увидеть своими глазами то, — что увидела сегодня утром… Я понимаю, человека может убить падающее дерево, молния, но… за горсточку вишен…

— Но ведь это мои вишни! — воскликнула Илма и, испугавшись, поспешно добавила: — И я не виновата. Бог свидетель, что на цепи Нери отломилась железка.

— Её… её можно было и отломить…

Потемневшие глаза девушки смотрели прямо в лицо Илмы. Илма отвернулась.

Нет, это уже не та девочка, что в канун Нового года убежала в одних тапочках в лес и которую можно было, взяв за руку, привести домой. Не та, к сожалению… Когда она успела перемениться? Сегодня, вчера или в ту новогоднюю ночь? Был ребёнок, теперь — взрослый человек. А ведь на вид будто ничего не измелилось — то же лицо с ямочками на щеках и по-детски вздёрнутой верхней губой, всё, всё то же. И всё же другая, более чужая, но милая, может быть, даже милее, чем когда-либо.

Если бы Гундега была в Межакактах просто жиличкой, можно было бы отнестись к её уходу спокойно. Сознание, что она стала чужой, моментально изгладило бы следы привязанности Илмы. Ушёл же Фредис, за ним — Симанис и, наконец, Дагмара. И ничего. Но Гундега… Гундега — будущее Межакактов. А будущее — это всё. Если нет будущего, нет смысла жить.

— Ты мне не веришь, Гунит? Это был несчастный случай.

Молчание.

Несмотря на охватившее её отчаяние, Илма чувствовала себя беспомощной. Она с ужасом подумала, что всегда была достаточно сильной, когда требовалось кого-нибудь прогнать, но бессильна удержать кого-либо…

Захлопнулась дверь. Послышался жалобный скрип, ступенек под тяжёлыми шагами Илмы. Обычно она сбегала вниз легко и быстро.

Из кухни донеслись взволнованные голоса, и на лестнице раздались шаги. Вошла Лиена.

— Илма говорит, что ты уходишь, — выдохнула она, словно бежала бегом по лестнице, а не поднималась медленно, шаг за шагом, отдохнув на полпути.

— Да. Вы, бабушка, не спрашиваете почему?

— Здесь трудно жить, — тихо проговорила Лиена.

— Ведь и вам тоже трудно?

— И мне.

— Но ведь можно уйти! — с жаром сказала Гундега.

На лице Лиены появилось слабое подобие улыбки.

— Ах, солнышко моё! Куда я пойду? Кому я нужна? Такие, как я, уходят отсюда только одной дорогой.

— Я возьму вас с собой!

Лиена, продолжая улыбаться, недоверчиво покачала головой. Мелкими шажками она подошла к кровати и присела на край.

— Куда ты меня денешь, детка, ты сама без угла. Да и долго ли мне осталось жить. Старый человек всё равно что старые часы. Ходят, ходят, тикают-тикают и начинают понемногу останавливаться. И вдруг останавливаются совсем. Колёсики сносились, пружины ослабли. И сама не знаешь когда. Годы текут, словно вода в реке. Всё время текут и текут. Река как будто всё та же, а вода другая.

Лиена пошевелилась. В её руке была суковатая палка. Когда-то она ходила с ней только пасти скотину, а теперь даже дома тяжело опиралась на неё. Когда кормила свиней, прислоняла её к загородке, когда доила коров — клала рядом с собой. И в кухне палка всегда была под рукой. А сейчас ей бы и не подняться наверх без палки.