Регина Эзера - Их было три

Лицо её вдруг посветлело.

— Знаешь, Гундега, я никому этого не говорила…

Люди скажут: "Старуха… Умрёт, может быть, и не увидит ничего…" Но я… знаешь, особенно вечерами, когда тени удлиняются… идёшь по шоссе, и стоит лишь на несколько секунд прикрыть глаза — сразу представляешь: асфальтированная улица, многоэтажные дома. А вдоль улиц — деревья. Липы, яблони. Посадим — и вырастут.

Глаза Матисоне потемнели, и в них появилось мечтательное выражение, они смотрели вдаль, будто уже видели и эти дома, и улицы, и деревья.

Гундега заворожённо слушала, забыв, с какой робостью и боязнью начала этот разговор. А Матисоне говорила обо всём так, будто это осуществится уже завтра. А в действительности она, может, и не доживёт до этого. У неё даже и детей нет…

Раньше Гундега думала, что мечтать можно лишь у озера, или реки, или глядя в пламя костра, во всяком случае — в красивом месте, лучше всего ночью, когда сверкают звёзды. Но Илма мечтала в закопчённой кухне Межакактов. А Олга здесь, на ферме. Илма мечтала о пёстрых бумажках, именуемых деньгами, о том, чтобы в доме жили состоятельные дачники, о лисьей ферме и бриллиантовых серьгах… Олга видела прекрасные дома, в которых, может быть, придётся жить не ей, а другим, улицы, по которым будет ходить не она, а другие, яблони, которые она посадит, чтобы их плодами могли пользоваться другие — те, что придут после неё, будут жить в этих домах и ходить по этим улицам…

— Иногда неплохо помечтать, — проговорила Матисоне, словно оправдываясь. — Я иногда думаю: почему мне не семнадцать лет? Счастливы те, кому сейчас семнадцать! А насчёт земли… У твоей тётки есть приусадебный участок, а хозяйство у вас общее.

Да, впрочем, что я тебе объясняю, ты это сама лучше знаешь! Но тебя не удочерили, и юридически ты считаешься чужой… Если ты убеждена, что земля нужна тебе самой, иди к Эньгевиру и скажи…

Гундега удивилась. Матисоне не отговаривала, не совестила, не упомянула ни словом о жадности. Наоборот, сказала: "иди". Иди, если убеждена, если не можешь обойтись…

Вероятно, Матисоне догадывалась, что именно этой убеждённости у Гундеги и нет. Так же как не было её в ту ночь при разговоре с Илмой.

Тревожась за поросёнка, у которого вытащили занозу, Гундега задержалась на ферме позже обычного. Когда она возвращалась домой, на фоне пурпурного закатного неба всё казалось чёрным — деревья, дома, изгороди.

"Вечером, когда тени удлиняются, — вдруг вспомнилось Гундеге, — прикроешь немного глаза и сразу представишь…" Какой странный человек Олга! Но, возможно, в такие вечера происходит чудо?

Гундега тоже попробовала смотреть сквозь приспущенные ресницы. В самом деле, всё изменилось. Только она видела не дома и улицы, как Матисоне, а горы — горы с белыми заснеженными вершинами, возносившимися на такую высоту, куда ни одна птица не долетит… Впечатление было настолько сильным, что, даже открыв глаза, она продолжала видеть горы. Потом сообразила — облака! Сумерки сгладили линию горизонта, земля слилась с небом. Вечерами, когда садится солнце, в облаках можно увидеть всё, что хочешь. Леса, моря, люди, замки, табуны скачущих лошадей легко, почти незаметно, непрерывно меняя очертания, несутся над той самой землёй, чей влажный горьковатый аромат чувствуешь, взяв горсть её.

Гундега вспомнила: "Земля — мать, земля — кормилица". И она впервые по-настоящему прониклась значением этих слов… Вечер был таинственно тих, как всегда весной, когда вся природа затаив дыхание прислушивается к тому, как растёт трава…

От вспаханной трактором полосы, прежде входившей во владения Межакактов, поднимался туман. Сквозь него Гундега различила наклонившуюся фигуру человека. Фигура была вполне реальной, а не расплывающимся в облаках образом, созданным игрой воображения. На спине человека виднелся большой, странной формы горб. Человек медленно двигался по полю и… сбросил горб. Ах, ведь это мешок!

Человек, очевидно, заметив Гундегу, поспешно выпрямился, словно собираясь бежать, но, узнав её, медленно направился к ней.

Илма!

Она вышла на дорогу и остановилась, поджидая Гундегу. Когда та поравнялась с ней, Илма сказала:

— Йу?

И Гундега поняла не только смысл этого слова, она поняла, что Илма несла в мешке.

— Это… это вы, тётя, напрасно. Я не была. И не пойду.

Гундега, не останавливаясь, медленно, но решительно прошла мимо Илмы.

— Гундега!

Илма догнала её.

— Гунит, будь же благоразумной! Ты меня разоряешь! Какой же тогда смысл соваться в колхоз…