Язмурад Мамедиев - Родная земля

Гозель прикрикнула на детей:

— Не видите, отец устал, делом занят. Вот я вас… Марш отсюда!

Мальчишки с визгом и смехом выбежали из юрты, чуть не сбили с ног старого Баба-ага, который уже собрался переступить порог.

— Ух, пострелята, — покачал он головой вслед убегающей детворе.

— Заходи, Баба-ага, — сказал Батыр, — садись, сейчас чай будет готов.

Баба-ага, оставив башмаки у входа, прошел внутрь, сел напротив хозяина, тяжело дыша.

— Спешил, боялся — не застану, — пояснил он. — Слышал, в город собираешься, вот и припустился, как молодой, а сердце уже не то…

— А что, новости какие? — спросил Батыр.

— Есть новости, — кивнул Баба-ага и покосился на хлопочущую с посудой Гозель. — Нехорошее болтают, Батыр.

— Ну, говори, говори.

Баба-ага понизил голос:

— Если придется ночью возвращаться, то лучше в городе заночуй или попроси у Юрина людей.

— Что так? — изогнул черную бровь Батыр.

— Говорят, бродят тут какие-то, — снова оглянувшись на Гозель, произнес старик. — Человек пять-шесть. С оружием. Тебя ищут.

Батыр покрутил ус, подумал, хмурясь. Спросил:

— Кто такие?

— А кто ж их знает, — вздохнул Баба-ага. — Калтаманы. Наших парней в камышах, что за бахчой, повстречали, расспрашивали, где ты бываешь, когда в город поедешь. Грозились, что расправятся, если сболтнут. Да парии хорошие попались — сразу же ко мне…

Гозель все-таки расслышала его слова, вскинулась, уставившись на старика округлившимися от страха глазами.

— Ну, что же это такое, — ломая руки, запричитала она, — за что на нашу голову столько бед, за какие грехи?..

Батыр сердито остановил ее:

— Подожди, Гозель, еще ничего не случилось, а ты голосишь, как по покойнику. — И повернулся к Баба-ага: — Женщины всегда так… Но ты не обращай внимания. Выпей пока чаю, а я схожу тут в одно место.

Он легко, словно и не было недавней усталости, вскочил, стал одеваться.

Гозель молча, закусив пальцы, смотрела на него и вдруг вскрикнула:

— Куда ты? Скажи, что задумал?

Батыр усмехнулся:

— Это что ж, выходит, муж должен за каждый свой шаг отчитываться перед женой? У меня свои дела, у тебя — свои.

Но Гозель не унималась. Встав у двери, она раскинула руки, сказала с отчаянной решимостью:

— Не пущу! Хочешь, чтобы твои дети остались сиротами? Не пущу!

Батыр посмотрел на нее, склонив голову, потом перевел взгляд на Баба-ага.

— Видел, что делается? Речь шла о равноправии, а тут засилие женщин над мужчинами!

— Ай, ты сядь, не спеши, — примирительно сказал Баба-ага. — Может, она и права.

— Значит, заговор? — засмеялся Батыр. — Так что ж, вы хотите, чтобы какие-то там бродяги баламутили моих односельчан, угрожали расправой, а я сидел сложа руки и боялся носа на улицу показать? — И повысил голос: — Так, что ли? Не выйдет!

Гозель опустилась у порога и заплакала, закрыв лицо руками.

— Зачем горячишься, Батыр? — смущенно кашлянув, сказал Баба-ага. — Разве обязательно самому совать голову в пасть волка? Конечно, нельзя это так оставить. Но лучше поступить по закону, сообщить кому следует…

Батыр надевал сапог: портянка, видимо, подвернулась, и нога застряла в подъеме. Батыр остервенело стал дергать за голенища, с придыхом, прерывисто ответил:

— Если по пустякам… вызывать милицию или ГПУ… то у них для настоящего дела времени не останется. А, черт!

Батыр притопнул, нога вошла в сапог.

— Даже тигр, когда идет за добычей, смотрит, куда ступить, — наставительно сказал Баба-ага. — А человек должен поступать разумнее.

— Если тигр будет все время оглядываться и поджимать хвост, он превратится в шакала, — веско ответил Батыр и направился к двери, обращаясь уже к жене: — Ты никуда не уходи. Если задержусь, задай коню корма. Да не реви тут.

— Иди, иди, — сквозь слезы, захлебываясь, проговорила Гозель, — бросай нас одних на произвол судьбы. — И вдруг вскочила, протянула к Баба-ага руки: — Хоть вы образумьте его, Баба-ага!

Старик поднялся, пошел вслед за Батыром, говоря на ходу:

— Давай хоть людей соберем. Не делай глупостей.

Батыр, взявшись за косяк, обернулся с улыбкой:

— Говорят, что геройство — это всегда наполовину глупость.

И шагнул за порог.

— Я не оставлю его, — шепнул Баба-ага удрученной Гозель.

Он нагнал Батыра на краю хлопкового поля. Батыр глянул на охотничье ружье в руках старика и, ничего не сказав, зашагал дальше.

По краю поля тянулся глубокий арык, сухой сейчас. Берега его густо поросли камышом. Во время ветра он шумел протяжно, с жестяным позвякиванием, а ночью в зарослях выли, заливались надрывным плачем шакалы.