Язмурад Мамедиев - Родная земля

Сюзанна напевала:

— Скажи, Сюзанна, что тебе больше нравится в мужчине — красота или сила? — спросил Бахрам.

— Называй меня Анной, — улыбнулась она, снизу заглядывая в его лицо, — это проще и… интимнее.

— Ну, так что, Анна?

— Разумеется, сила. А сильный всегда красив, мой милый. Если он не урод, конечно, — она прижалась к Бахраму, и грудной влекущий смех ее прозвучал очень уж откровенно. — Сильный может все — овладеть прекрасной женщиной, стать миллионером, убить врага… А немощный красавчик способен только сочинять душещипательные стишки. А что в них проку? Бессилие — самое отвратительное в мужчине. Это подтвердит любая женщина.

Ее тугая грудь прижалась к его руке, волнуя кровь.

— Но есть еще интеллект, ум, — возразил Бахрам.

— Это все для истеричек, страдающих женскими болезнями, — спокойно сказала Сюзанна. — Здоровой женщине с нормальными эмоциями нужен здоровый, сильный мужчина, способный удовлетворить ее желания, вот он и будет для нее самым красивым.

— А я, — спросил Бахрам, — по-твоему…

Машину сильно тряхнуло.

— А, черт! — выругался мистер Девис. — Мы должны спешить, но это не значит, что не нужно притормаживать перед ухабами.

Шофер промолчал, только судорожно глотнул слюну.

— Так что же препятствует быстрейшему выполнению акции? — спросил мистер Девис Бахрама, впрочем, сохранив прежний раздражительный тон, относившийся к шоферу.

— Люди, — быстро ответил Бахрам. — Вернее нехватка людей, согласных обслуживать скот во время перегона через границу. Чабаны не хотят…

— Чепуха, — прервал его мистер Девис. — Надо подороже заплатить, и они пойдут хоть на край света. Ну, и другие пути не отметайте, конечно. Интриги, зависть, а главное — женщины. Это всегда действует наверняка. Поменьше церемониться. В конце концов вы разведчик, а не миссионер.

Опять он перешел на "вы". К чему бы это?.. Ну, да черт с ним. Дела идут вроде бы хорошо, Бахрам свое возьмет, а потом… Может быть, с Сюзанной? Все-гаки она хороша…

— Я люблю тебя, — сказала она, внезапно остановившись, и положила ладони ему на грудь. — Ты сильный, смелый, у тебя будет все, я верю…

Он обнял ее, привлек, забывая обо всем, видя только ее близко горящие глаза, чувствуя едва уловимый, но такой волнующий запах ее духов, судорожно ища губами ее жаркие, приоткрытые губы…

Она сразу как-то ослабла, обмякла в его руках, словно лишилась чувств. Тяжело дыша, он опустился с ней на газон, не замечая, что мнет цветы, вообще не замечая уже ничего вокруг…

— Вон и застава, — сказал мистер Девис.

Бахрам поскреб ногтем прозелень на коленках от помятой травы, подумал, что надо было бы сменить костюм.

Машина сбавляла ход.

— Главное — решительность, расчет на внезапность, беспощадность к тем, кто стоит на нашем пути, — резюмировал мистер Девис свои наставления. — Оружие мы переправим вам заранее. Я буду здесь до окончания операции. Если потребуется, мы поддержим военной силой.

— Это естественно, — вставил Бахрам, — ведь граница будет нарушена.

Мистер Девис, тяжело повернувшись на сиденье, бросил на него странный взгляд, сказал неопределенно:

— Вот именно — естественно.

Люди в военном остановили машину. Мистер Девис протянул документ, коротко приказал:

— Начальника заставы — быстро.

Через час он представил Бахраму невзрачного человека, с пустыми невыразительными глазами:

— Твой проводник, поведет через границу. А сейчас — отдыхать.

Опять на "ты", — отметил про себя Бахрам.

Ночью он снова очутился на советской земле.

В полдень Батыр заехал домой. Гозель взяла коня под уздцы, хотела расседлать, но муж сказал:

— Пусть под седлом стоит. Мне ехать скоро.

Гозель сняла узду, повесила на голову коня торбу с овсом, пошла вслед за Батыром в юрту, стала готовить чай.

Батыр тяжело стащил сапоги, размотал портянки, пошевелил босыми пальцами, рассматривая их бездумно, сказал:

— Устал, как собака, а тут в город на совещание ехать.

Гозель только вздохнула в ответ, — привыкла, что мужа сутками не бывает дома.

Батыр лёг на ковер, разложил бумаги, стал выводить карандашом корявые буквы, шевеля губами.

Но тут с улицы шумной ватагой ворвались сыновья, навалились на отца, стали щекотать, тормошить, кувыркаться.

— Ах, вы, разбойники, — смеясь, отбивался от них Батыр. — Усы оторвете, сорванцы!