Керим устало брел позади. Пот щекотливыми струйками стекал по лицу и спине, крючковатая чабанская палка давила плечо.
Вторую неделю гнал он отару на новые пастбища. Далеко позади остались холмы Ак Эркек-Чал Эркек, знакомые, вдоль и поперек исхоженные места. Атанияз решил выпасать овец между Серахсом и Пенди, и все его пастухи со своим нехитрым скарбом тронулись в дальний путь.
Керим с тревогой поглядывал на горизонт — там, в дрожащем, все гуще желтеющем мареве, назревала буря. Он еще надеялся, что она пройдет стороной, как вдруг налетел ветер, ударил в лицо колючими песчинками. И сразу закрутилось, завертелось все вокруг в шальной неистовой пляске. Густая пыль закрыла небо, песок хрустел на зубах, сыпался за пазуху. Заслонясь рукой от крепчающего ветра, Керим криком подгонял овец. Собаки, поджав хвосты, жались к его ногам. Он пнул одну, и они помчались к отаре. Их шерсть шевелилась на ветру, ходила волнами.
— Вперед! Вперед! — кричал Керим, и ветер рвал его крик в клочья.
Перебирался не один Атанияз, — по всей степи между Тедженом и Мары пылили тучные отары других баев, словно нечистая сила гнала их с насиженных мест в неведомые края. Чабанов беспокоил перегон. Как там будет? Вдоволь ли пищи для скота, хороша ли вода в колодцах? А саксаул — легко ли, как дома, добывать его? И волки. Если их много, туго придется.
Керим слышал, что в этих местах водятся хищники, но какие — точно не знал, и о повадках их тоже ничего не было известно. И вот вчера он с тревогой почувствовал: отару сопровождает зверь. Видел и следы — крупные, не похожие на волчьи. В одном месте хищник исцарапал когтями землю, поломал ветки, — видно, что-то злило, раздражало его.
Сегодня утром Керим снова увидел эти огромные следы — зверь кружил вокруг отары.
Свои пожитки чабан вез на белом верблюде; обычно спокойный и невозмутимый, он стал вдруг жаться к хозяйку, сторожко поводил ушами, пугливо озирался.
— Ну, чего ты? — ласково трепал Керим шелковистую шею. — По дому скучаешь, дружище? И мне несладко, да что поделаешь.
Но верблюд не успокаивался, вздрагивал, косил глазом в степь.
И собаки, словно кто подменил их, — не носились, как обычно, вокруг отары, а держались все вместе, вдруг дыбили шерсть на загривках, рычали нивесть на кого.
Керим поделился своими опасениями с Чары. Тот только плечами пожал: поживем — увидим.
Тревога, которая не оставляла Керима со вчерашнего дня, усилилась во время бури. Он решил загнать овец в низину, где не так буйствовал ветер, и переждать.
Только поздним вечером буря немного улеглась, и Керим погнал отару дальше. Вскоре он увидел вдали огонь костра, который разжег чолук. Здесь был загон, значит, овцы проведут ночь в безопасности.
У края саксаулового леса, под обрывом, защищающим от ветра, Чары соорудил надежный шалаш, вырыл яму — печь, приладил казан и, видно, умаялся, прилег, укрывшись с головой. Керим с недовольством отметил, что он поленился даже утоптать песок вокруг очага. И вещи валялись — где что.
Услышав шум, Чары проснулся, нехотя сел, стал протирать глаза. Вид у него был недовольный. "Это потому, что бай не дает ему расчета, — подумал Керим. — Домой человеку хочется". И спросил, стреноживая верблюда:
— Что, так ничего и не пообещал хозяин?
Чары зевнул, ответил не сразу.
— Ай, рассчитаемся.
— Слушай, если моя помощь нужна, скажи, вместе пойдем. Атанияз ко мне вроде бы неплохо относится.
— Ладно уж, как-нибудь сам.
— Я к тебе по-дружески, — обиделся Керим, — а ты…
— А может, ты мне родственником приходишься? — зло отозвался Чары. — Так мне такие родственники не нужны.
Укрывшись от ветра за стеной шалаша, Керим сел пить чай, с любопытством поглядывая на чолука. "Какая его муха укусила? Бай не отпускает, а он на мне злость вымещает".
— Ты напрасно сердишься, — сказал он. — Мы старые друзья, сколько вместе исходили по пустыне, вот я и хочу помочь.
Чары усмехнулся криво.
— Дружба… На словах все складно выходит, а на деле каждый сам за себя, кто понахальнее, того и верх.
— Что ж, по-твоему, и дружбы настоящей не бывает?
Чары раздраженно махнул рукой:
— Не тебе говорить о дружбе. Это святое слово.
Керим удивленно посмотрел на него, но промолчал и стал укладываться спать в шалаше.
Чары достал из кармана сушеную полую тыквочку, насыпал на ладонь наса [26] Нас — особый вид жевательного табака.
, бросил под язык.
— Перед отъездом я зашел к Айсолтан за твоим бельем, — сказал Керим, которому молчание становилось в тягость. — Она все не дождется, когда ты приедешь. Говорит, надо уходить от баев, вступать в колхоз.
Читать дальше