Язмурад Мамедиев - Родная земля

— Ты болен? На тебе лица нет! — всплеснула руками встревоженная жена.

— Нет, нет, ты не волнуйся. Просто чертовски устал. Я прилягу у себя, ты не тревожь меня.

Он вошел в свой кабинет, плотно прикрыв за собой дверь. Посидел немного на старом венском стуле. Потом достал из шкафа ящичек с лекарствами, вынул пузырек, накапал в рюмку и долил воды. Рука его дрожала, когда он подносил рюмку ко рту, расплескал немного воды на пиджак, но не стал стряхивать. Выпив, он подошел к кушетке и лёг.

Через несколько минут короткая судорога прошла по его телу, и он затих, вытянувшись и запрокинув голову. Глаза его мертво смотрели в потолок.

Их обступили, забросали вопросами.

— Ты ранен, Керим? — обеспокоенно спросила Наташа. — У тебя весь халат в крови!

— Немного, — слабо улыбнулся Керим. — Ты сама говорила — до свадьбы заживет.

— А где Ниязкули? — спросил Батыр.

Керим показал на дерево.

— Погодите немного, отдышусь, отведу верблюда, а то ему не слезть.

Наташа все поняла, засмеялась:

— А он у тебя злопамятный.

— Идейный, — пошутил Нурли, — знает, кто враг.

Керим отвел верблюда подальше от дерева, и Ниязкули слез на землю. Его обыскали. В числе других вещей в карманах нашли часы с цепочкой. Увидев их, Наташа взволнованно сказала:

— Это же часы моего отца, посмотри Керим. Он подарил их вам с Чары.

Часы были те самые.

— Откуда они у тебя? — спросил Батыр.

Ниязкули угрюмо молчал.

— Они были у Чары, — пробормотал растерянно Керим. — Не понимаю…

— А я понимаю, — гневно сказала Наташа. — Это он убил твоего друга.

Вскрикнула и закрыла лицо ладонями Зиба. Наташа подошла, к ней, обняла, сказала ласково:

— Ты же отказалась от брата, помнишь? Не надо казнить себя. Ты-то не виновата ни в чем.

Все с ненавистью смотрели на понурого Ниязкули.

Баба-ага, почесывая бороду, сказал негромко:

— Вот ведь как бывает… А сколько грязи вылили на бедного парня. Ты уж не сердись, Керим, прости нас. Клевета порой и убить может, не то что затуманить голову.

— А мама, отец — живы? — дрогнувшим голосом спросила Зиба.

— Все живы, — ответил Батыр. — С матерью скоро увидишься, а отец… Его судить будут.

Небо на востоке порозовело, а горы стояли синие-синие. Ветер из ущелий был свеж, нёс запахи омытых утренней росой трав. В чащобах, проснувшись, гомонили птицы, щебетали, пересвистывались на разные лады. И ручей, скачущий по гладким камням, взахлеб вторил им скороговоркой.

Керим стоял на его берегу и с давно не испытываемым радостным волнением слушал голоса пробуждающейся природы. Он с детства любил вот такие ранние утренние часы, когда ничто не мешает любоваться окружающей красотой и как-то по-особенному чувствуешь свою близость ко всей этой несказанной красоте.

Больше всего на свете ему хотелось сейчас очутиться в знакомых местах, полной грудью вдохнуть вольный воздух пустыни, настоянный на горьковатых степных травах, прижаться к родной земле и услышать ее дыхание.

Первый луч солнца скользнул по вершинам гор, и они загорелись радостным переливчатым огнем.

К нему неслышно подошла Зиба, встала рядом. Керим взял ее за руку, заглянул в глаза — они были спокойными и счастливыми.

— Ты тоже не спишь? — шепотом спросил он.

— Разве уснешь? — улыбнулась она.

Над землей вставало солнце.

— Это наша земля, Зиба, — с волнением проговорил он. — Родная наша земля!

Зиба прижалась щекой к его плечу.

Гульяка — женское украшение.

Ак Эркек — белый верблюд. Чал Эркек — серый верблюд.

Дэв — сказочное чудовище.

Калтаман — бандит, грабитель.

Терьяк — наркотик.

Ишам — духовное лицо, наставник общины верующих.

Капыр — иноверец.

Косе — безбородый. Здесь — несерьезный человек.

Ференгистан — Европа.

Сай — пересохшее русло весенних ручьев.

Агалар — почтительное обращение к старшим.

Табиб — лекарь.

Яшули — почтительное обращение к старику.

Сердар — военачальник.

Яшмак — конец платка, которым туркменские женщины прикрывают рот в знак покорности и молчания.

Сынпы гореш — классовая борьба.