Язмурад Мамедиев - Родная земля

— Правильно! — крикнул кто-то.

— Только побеседовать с ним следует, — продолжал Батыр, обводя всех взглядом, — обязательно надо поговорить. Его надо первым вызвать, пока он воду мутить не начал. Не захочет явиться — на аркане привести. Я сам буду с ним говорить. Душу из него вытрясу!

Батыр сел. В комнате вдруг стало тихо. Юрин все пытался вспомнить Керима — и не мог. Вот ведь считал, что всех в поселке знает, а выходит… «Керим Халмурадов», — записал Юрин в своей тетрадке и поставил рядом жирный вопросительный знак.

Поднял руку Мердан:

— Разрешите мне.

— Давай, Мердан, — сказал ведущий собрание Нурли и покосился на Юрина, — тот сидел с непроницаемым лицом.

— Товарищи, — срывающимся от волнения голосом заговорил Мердан. — Что же это получается? Выходит, с каждым, кто заблуждается, надо не разъяснительную работу проводить, а… душу из них вытрясать? Не враг же нам Керим! С мальчишеских лет гнет спину на бая, привык бояться его…

— Болтать ты умеешь, — негромко, но веско оборвал брата Батыр. — А если такие, как твой Керим, сорвут нам важнейшую цолитическую кампанию, — что ты тогда скажешь?

Нурли с укоризной посмотрел на него.

— Да ничего он нам не сорвет, — убежденно сказал Мердан. — А в том, что он держится возле баев, мы сами виноваты.

— Вон ты куда повернул, — усмехнулся Батыр. — Ну-ну…

— Да, сами! Кто-нибудь пытался говорить с ним? — Мердан повел взглядом вокруг. — Ну, кто? Молчите… А бай Атанияз времени зря не тратит, ему люди нужны, он своими сетями и не таких поймает, дай только волю.

— Это так, — сокрушенно вздохнул кто-то рядом. Но Мердан не повернулся, не узнал, кто это. Он вдруг почувствовал, что с ним согласны, что его поддержат, а брат уже ничего не сможет сделать.

Батыр отыскал глазами Юрина и, поймав его улыбку, сказал:

— Тут у нас гость — товарищ Юрин, вы его знаете. Попросим его сказать…

Юрин встал, по-военному одернул тужурку.

— Да я, товарищи, не собирался выступать. Сидел тут, слушал — все в основном правильно идет, как надо. Лично я с теми, кто говорит, что мы должны каждому — буквально каждому — разъяснять политику Советской власти. Я не знаю Керима, вокруг которого разгорелся тут сыр-бор.

Но ему не по пути с кулаками, с баями — это точно. Он сам поймет рано пли поздно. Надо помочь ему, объяснить, кто друг, кто враг, и он встанет в наши ряды. А «вытрясать из него душу», как тут предлагалось, конечно, нет оснований, и я думаю, что это было сказано в запальчивости, и всерьез приниматься не должно. Ты уж меня, Батыр, извини. Наши сабли всегда будут острыми, но ведь сабля своих ножен не режет. Так, кажется, говорят в народе?

В комнате снова поднялся шум, кто-то захлопал в ладоши.

Только Батыр сидел набычившись, смотрел на свои крепкие руки, лежащие на столе. Скрещенные пальцы чуть вздрагивали. Но лицо с длинными, торчащими в стороны усами было неподвижным. И большие глаза, как всегда, смотрели жутковато, полыхали где-то внутри неуемным огнем.

Дни летят стремительно, уходят безвозвратно. И каждый оставляет на душе Атанияза свою тяжесть. А было время, когда всякий прожитый день вспоминался добрым словом. Было… Судьба все спутала, все смешала, не поймешь, с какого конца браться за дело. Проснешься с тяжелым сердцем, обступят заботы, одна другой сложней, неприятней; ночь еще в степи, а не уснуть больше, до самого рассвета не уснуть, когда взойдет новый день, неведомо что приготовивший…

Предстоящая перепись скота особенно беспокоила Атанияза. Он знал: его люди, те, что преданно идут с ним через испытания судьбы, — верят в него, его силу, в его ум и ловкость. А в нем самом вдруг пошатнулась эта вера. Пошатнулась в тот час, когда прискакал с базара на взмыленном коне Ниязкули с дурной вестью, — и не мог он больше обрести прежний покой. Долгими бессонными ночами лежал в своей кибитке под теплым одеялом, слушал, как посапывает рядом опостылевшая жена, как за стеной шевелятся спросонья, переступают с ноги на ногу кони, чувствовал, как заползает в щели прохлада, — и думал. Мучительно думал о том, как разрешить эту свою главную заботу, спасти скот, а с ним — уважение, независимость, власть. С ненавистью думал он о сельских активистах. Откуда они взялись эти Батыры, Нурли, Бердыли? Ведь несколько лет назад не отличить их было от остальной голытьбы. В ноги ему кланялись… А теперь — поди-ка, всю власть в свои руки, забрали. Веру забыли, аксакалов не почитают. Тьфу!.. Он плевался в бороду, ожесточенно утирался рукавом нательной рубахи. С иноверцами знаются, русский Юрий им ближе мусульманина Атанияза. У, проклятые!