Геннадий Николаев - Квартира [рассказы и повесть]

Пообедав, они сходили в бухгалтерию, оформили и тут же получили в кассе отпускные — триста двадцать рублей. Сергей подумал было про Иринины две сотни, но тотчас отогнал эту мысль — брать взаймы у девушки, которая сохла по нему, он не мог.

Надюха сложила все деньги в специально заведённый кошелёк, сунула его в сумку, в самый потайной карманчик, и пошла к себе в управление. Сергей остался на лавочке караулить Магду. Он решил торчать тут, в скверике, хоть до самого вечера, пока не дождётся её. Должна же она хоть на час забежать, показаться на службе.

Ждать ему пришлось порядочно: часов около четырёх пополудни во двор влетело забрызганное грязью такси, и Магда собственной персоной выгрузилась из кабины, как всегда, с полными сумками в обеих руках.

Сергей окликнул её, подбежал к машине, помог, подхватил у неё сумки. Магда удивлённо вздёрнула бровь, но это был только момент, она приняла его помощь как должное, и, пока рассчитывалась с таксистом, Сергей держал её сумки. На них из окон пялился служилый люд управления.

— Слушай, Магда, — сказал Сергей, когда таксист рванул с места и укатил по внутреннему кольцу двора, — я тебя жду. Догадываешься, зачем?

— Конечно, — беспечно ответила она, играя глазами и наслаждаясь тем, что такой статный парень держит её вещи. — Ты соскучился.

— Это как всегда, — стараясь попасть ей в той, сказал Сергей, по, видно, не получилось у него в тон, потому что Магда пристально посмотрела на него и качнула головой.

— Что-то случилось? — спросила она.

— Видишь ли… — Сергей помялся, преодолевая нерешительность, и сказал: — Ты как-то обещала нам в долг триста рублей…

— Ах, это! — воскликнула она.

Сергей перебил её:

— Нам уже не триста нужно — двести. Можешь выручить? А то полный зарез.

Покусывая свои сочные, полные губы, она пытливо посматривала на Сергея, и в глазах её, светло-карих при дневном свете, проскакивали шальные искры.

— Так, так, так, — задумчиво произнесла она, — значит, не триста, а двести… Понятно…

Сергей ждал — каждый миг казался ему вечностью, но Магда не торопилась с ответом, она как будто что-то прикидывала про себя, думала о чём-то своём…

— Ладно, — сказала она, — деньги будут. Только дома. Приходи вечером — получишь на блюдечке с голубой каёмочкой. Договорились?

Сергей засмеялся, хотя на душе у него скребли кошки. Деваться было некуда, надо было соглашаться, и он сказал:

— Конечно, приду.

Она взяла у него сумки и пошла к подъезду, покачиваясь на высоченных каблуках, — здоровая, молодая, красивая баба…

Он тоже зашёл в управление, сказал Надюхе про обещание Магды нынче же дать деньги. Надюха равнодушно восприняла новость, как будто речь шла не о их будущей квартире, а о каких-то осточертевших ей накладных.

До конца рабочего дня оставалось чуть более часа, и Сергей не торопясь пошёл на участок, в вагончик, пере одеться в домашнюю свою одежду.

Мимо него на всех парах промчался Пчёлкин — в грязной робе, стоптанных сапогах, которые и сапогами-то трудно было назвать, до того они стоптались, протёрлись и покрылись пятнами краски, извёстки, цемента и грязи. Каска, от долгого употребления потерявшая свой цвет, держалась на самых бровях, и казалось, будто Пчёлкин специально для форсу носит её так. Прошёл совсем рядом и не заметил Сергея. "На Чайковского помчался, бедолага", — подумал Сергей и ощутил прежнее, когда-то испытанное чувство жалости к бригадиру.

В вагончике Сергей застал Ботвина — тот разглядывал чертёж, делая пометки в записной книжке. Папка его лежала на скамье, а сверху на папке покоился сине-буромалиновый берет. Сергей поздоровался. Ботвин молча кивнул, едва взглянув на него.

Переодеваясь у шкафчика, Сергей заметил, как Ботвин вдруг выпрямился, сморщившись, торопливо достал пробирочку, вынул из неё и кинул в рот крохотную белую таблетку. Гримаса боли постепенно сошла с его лица, и он снова уткнулся в чертёж.

За тонкой стеной вагончика проносились по улице машины, гудели, щёлкали троллейбусы. На стройке внутри двора монотонно пыхтел компрессор, и в его металлическое пыхтенье врывались упорные злые очереди отбойного молотка. И странно, среди этих, казалось бы, громких звуков отчётливо раздавались мерные шлепки капающей из умывальника воды: "кап-кап-кап.." Сергею вспомнилась профессорская кухня, завалы грязной посуды на столах, напряжённая тишина в квартире, настороженность и тоже — "как-кап-кап…" И то и это капанье, как показалось ему, имело одну какую-то общую тревожную основу, намекало на что-то таинственное и важное, прячущееся за шумом и грохотом суетливой жизни. Но суть связи, которую он вдруг почувствовал, ускользнула от него, оставив лишь смутное, как недомогание, томление.