Геннадий Николаев - Квартира [рассказы и повесть]

Завтра последний день, срок уплаты. Если Киндяков и Долбунов не забудут и принесут обещанные взаймы деньги, то у Магды можно взять сто пятьдесят рублей. Даже сто хватило бы. Всего сто! Последние метры до вершины, но, как они тяжелы! А если забудут начальники или вдруг по какой-то причине не смогут, хотя бы один из них… Нет, не сто пятьдесят возьмёт он у Магды, а триста. Триста — это с гарантией, триста — это спасительная верёвка с надёжным крючком, который он забросит на вершину горы сегодня, чтобы не сорваться и покорить вершину завтра…

До девяти вечера Сергей проболтался в городе. Пешком прошёл по Невскому, мимо Адмиралтейства, до набережной, потом возле Медного всадника и Исаакиевского собора, через Мойку и канал Грибоедова, по Измайловскому проспекту, почти до самого Варшавского вокзала — к дому, где ждала его Магда.

Давно он не ходил так вольно и так долго по городу, и его поразили пестрота и разноязыкость бродящих по улицам людей. То по-немецки вдруг заговаривали рядом с ним, то по-английски, то вообще на непонятном языке. Массы людей текли по улицам вечернего города, в неистовом блеске низко висящего солнца, в терпком чаду автомобилей, под только-только включёнными и ещё тускло горящими светильниками.

Ровно в девять он нажал кнопку звонка на площадке Магдиной квартиры. И как только Магда открыла, принятое было им решение не проходить дальше порога рассыпалось, исчезло.

— Ты точен, — сказала она, подбадривая его улыбкой. — Только что началась программа "Время".

— Значит, опоздал, раз уже началась.

Она взяла его за руку и повела через тёмный коридор, не зажигая света.

— Нет, Серёженька, сначала раздался звонок, а потом заиграла музыка, — говорила она, всё ещё улыбаясь.

Она внезапно остановилась, и Сергей по инерции надвинулся на неё, даже чуть навалился. Она помедлила, тихо фыркнула, распахнула дверь.

— Прошу, пан!

— О! — невольно вырвалось у него от яркости, блеска, чистоты и комфорта комнаты. — Ты неплохо окопалась.

Он был у неё довольно давно, вместе с Надюхой, вскоре после появления Магды в группе металлов РСУ. Тогда всё здесь было гораздо скромнее, если не сказать — беднее. Перемены в облике комнаты настолько поразили Сергея, что на некоторое время он как бы даже и забыл про хозяйку, про Магду, которая, воспользовавшись его замешательством, успела выкатить из другой комнаты столик на колёсиках и переставить с него на журнальный стол возле тахты поднос, заставленный тарелочками с закусками. Коньяк и шампанское, оказывается, были выставлены заранее — он их заметил только теперь. Коньяк светился тёмным янтарём, бутылка шампанского отпотела в тепле и матово серебрилась.

Уходить было невозможно — этим столом, этими закусками Магда словно задвинула в двери мощный засов. Сергей поднял руки, изображая сдающегося на милость победителю, и, сбросив куртку, уселся на тахту.

— Открывай! — весело приказала Магда, острым взглядом подмечая перемену в нём и радуясь ей.

Сергей взялся открывать шампанское, нацелившись пробкой в фарфорового слона с поднятым хоботом, стоявшего на серванте. Магда в последний момент отвела горлышко, и пробка улетела в угол, ударила рикошетом в телевизор.

— Сумасшедший! — с хохотом закричала Магда. — Ты мне всё тут перебьёшь!

— А что, гулять так гулять! По-нашенски, по-русски! У нас в деревне, это ещё когда мы в Турской жили, был такой мужичонка по прозвищу Жучок. Хилый такой, как сушёный пескарь. Кругом все сети вяжут, так уж издревле пошло — сети, а он дымари и роёвни мастачил, ну и, конечно, грёб деньгу лопатой, потому как у всех пчёлы, всем надо. Дом у него, конечно, две коровы, двадцать ульев, медогонка из нержавстали и всё в доме есть. А тут как-то был в городе у врача, и признали у него рак — не прямо, конечно, сказали, а с намёков понял. И вбил себе в голову, что за Новый год ему не выползти. Вернулся из города да как начал поддавать — вся деревня месяц ходуном ходила. Медовухой этой его запились все, только ноги не мыли, а так даже бычков подпаивали, из озорства. Месяц гудела деревня. Всё промотал, всё продал, пустил по ветру: и улья, и коров, и дом чуть было не подарил по пьяной лавочке. И вот уже Новый год, помирать вроде пора, а смерти нет, толстеть начал. Раньше всю жизнь кожа да кости, а тут вдруг понесло: морда — во, брюхо из штанов вываливается. Что за чертовщина? Поехал опять в город, к тому же врачу. Почему, дескать, не помираю, рак же. Обсмотрели его, общупали, покрутили так и этак — никакого рака. Рак помер, а Жучок остался. Вот что значит погулял по-нашенски! Вернулся — и опять за дымари.