Веслав Мысливский - Камень на камень

Повстречался мне Здун. Не видели, Здун, Михала моего? Ну, брата? Ушел, что ль, куда? Ну да, ушел. Коли ушел, вернется. А чего это у тебя с ногами? С лестницы упал?

Я пошел к Фулярскому, поля у них нет, переписали все на зятьев, сад только остался и пасека в саду, верно, дома они и, может, знают, где Михал. Но и они не знали. Был раз у них, но еще в том году, Фулярский пчел окуривал. Пришел, встал возле улья и стоит. Уходи, покусают тебя. Покусают, уйди. А он хоть бы что. Ползают по нему, а он стоит. То ли не чувствовал, то ли они его не кусали. Пчелы, чтоб ты знал, умеют плохого от хорошего отличить. И плохого изжалят с головы до ног, а по хорошему будут разгуливать, и ни одна не тронет. К Броне или к Матейке сходи, они поближе к тебе живут, скорей могут знать, мы-то на другом конце.

Да, встречал его Врона пару раз. По деревне шел. Куда? Врона не спрашивал, зачем спрашивать человека, куда тот идет. Ежели идет, значит, куда-то, и сам знает куда, а другим, куда он идет, знать не обязательно.

Ноги уже отказывались меня нести. В правой будто гвоздь торчал и от него горело в паху. Я почти совсем не мог на эту ногу ступать, больше волочил по земле. Ладони распухли от палок. Зайду-ка я к Войтеку Капустке. Скорей всего, Михала и там нет, зато недалеко идти. О, вернулся, скажут, так я хоть присяду, передохну чуток, воды напьюсь, а то во рту пересохло. Но они как назло еще не приехали с поля. Мальчонка только пригнал коров, я его спрашиваю, может, ты видал Михала, брата моего? Такой — борода вот посюда? Пацан посмотрел на меня, будто я его придушить хотел, и ни бе, ни ме. Немой, что ли? Но ведь поменьше был — говорил. Ты теперь в каком классе учишься, Ирек? Опять ни бе, ни ме.

Вылез из овина дед, весь в трухе, в мякине. Михала? Я тут яйца ищу, куры, заразы, вечно теряют яйца. То в крапиве, то в малине снесут, а сноха, ведьма, на меня, что я их на курево краду. А я не курю, видит бог, с полжизни уже. Дух спирало, ночами не спал, вот и бросил. А хотя бы и так, раньше это все было мое. Мое, а не ее, приблуды. Да захоти я, мог бы яйца за плетень кидать, по овину лупить. Мое, бог свидетель. Ой, твой брат большой был начальник. Видел я его, но давно уже давненько. На автомобиле приезжал, на черном, как сейчас помню. Важный такой, а меня узнал. Руку подал. Спросил, сколько я получил по реформе. Как у вас теперь, по справедливости? Гектар, Михась. А другим по три, по четыре давали. Жарища, он мог на реку пойти. Вон Кулявик по дороге идут. Спроси у них. Не видали где, Сильвестр, Михала?! Шимекова брата?

Михала?! А, твоего, Шимек. Вернулся. Слава богу. И ноги целы, не отрезали. Слава богу. Видел я его, в окне стоял, неделю тому или две. Я в магазин шел, а он стоял и на свет божий вроде глядел. Хотел я его спросить, ну что, Михал, как живешь? Но чего спрашивать через стекло? Да и глядел он как-то чудно, может, и не на этот свет. Зайди к Войтеку Задрожному. Говорил Войтек давеча в шинке, что видел его у Мацалы, ботву со свеклы Михал твой обрезал. Мы пиво пили.

Задрожный обозлился, стал материться, черта поминать, мол, ничего он такого не говорил, Кулявику помстилось. Может, ему Мельчарек сказал. И ботву обрезают осенью, а теперь лето. С осени разве упомнить? А в шинке тогда человек двадцать мужиков было, не он один. И пива, вот те крест, он не пил, потому как не любит. Пил лимонад. Что начальника надо сменить, а то больно засиделся на своем месте и хитер как тыща чертей, — это да, говорил. И все об этом говорили. Только как сменить? И все прикидывали, все толковали, как. Пока один не поставил пол-литра, без водки в таком деле не разберешься. Потом второй пол-литра. И так каждый по пол-литра, где уж тут помнить, что Михал у Мацалы ботву обрезал. Как-то мы его видели, из костела шли, но когда ж это было? Не помнишь, Зоська? Когда это могло быть? А в мае. Точно, в мае, мы удивлялись еще, только май начался, а он босой. Ты чего, Михал, босой? Май еще только, холодом тянет от земли.

Я вышел на дорогу, а куда идти, не знаю. Может, к Мацале? Но вижу, Дерень идут. Ой, натерпелся ты, бедолага, натерпелся за свое! Михала у вас случайно не было? Не сегодня, так, может, вчера, позавчера? Правду сказать, не было. И еще я тебе скажу, с норовом он, мать его за ногу, хоть и твой брат. Захожу как-то к нему зимой, баба меня погнала, сходи, глянь, может, он больной лежит, а мороз на дворе — железо рвет. И правду сказать, в хате у тебя как в норе. Стекла точно известкой кто побелил, сплошь замерзшие, холодень, зуб на зуб не попадает. А он сидит на лавке и дышит на руки. Зашел бы, Михась, говорю, к нам, обогрелся, горяченького поел. Думаешь, пришел? Не пришел. Ой, тяжеленько тебе будет на этих ногах за плугом, с косой. Говорили, одну вроде отняли. Но, вижу, обе целы. Работника нанять придется. А знаешь, сколько теперь дерут за день? Да и некого нанимать. Все норовят на завод. Вона, Антошка идут, совсем баба не в себе, но ты у ней спроси, что тебе стоит, тронутые часом лучше знают.