Агния Кузнецова - Много на земле дорог

Но с тех пор как ракета с Земли поднялась ввысь и достигла Луны, Андрей потерял сон, аппетит, покой.

Ночами он представлял себе Вселенную — не ту, о которой рассказывали библия и преподаватели духовной академии, а ту, о которой говорила наука: пространства без начала и конца, миллионы, мириады тел в постоянном движении, возможность жизни на многих планетах… Советские ракеты вошли в эти пространства. Теперь на Луне лежит вымпел с гербом советского государства. Аппараты, сделанные земным человеком, запечатлели тайну тайн — вечно невидимую оборотную сторону Луны.

Испарина выступала на лице, на шее, на груди Андрея. Тревожно стучало сердце. Захватывало дыхание. Он садился.

«Чему же ты посвятил свою жизнь? — спрашивал себя Андрей. — Откуда взялась у тебя вера в бога, у тебя, выросшего в Советской стране в середине двадцатого века?»

И вот теперь, когда мир людей остался за каменными стенами древнего монастыря, когда Андрей оказался у цели, он хорошо понял, откуда пришла его беда, но боялся признаться в этом самому себе. Боялся потому, что не видел путей к отступлению. Библия, богословские науки часто ставили его в тупик. Разум рвался понять, именно понять, осмыслить, охватить все явления природы. Самое лучшее — поверить бы в то, что говорят на лекциях, и наступило бы душевное равновесие. Но поверить слепо, без размышлений он уже не мог…

И снова в мыслях Андрея бесконечная Вселенная, темный, непроницаемый мрак ночи. Вот этот мрак пронизывает светящаяся ракета. Он видит на ней герб с серпом и молотом. Она летит с сумасшедшей быстротой, и ее стремительное тело, созданное руками, волей, мыслью человека, рушит в небе призрачный престол господень…

Андрей хватается за голову, падает лицом в подушку и стонет.

Однажды ночью, в час такого приступа, над ним участливо склонился Виталий:

— Что ты, Андрей Рублев? Заболел? Не по моей ли дорожке собрался идти?

Он взглянул в лицо Андрея, освещенное колеблющимся светом лампады, и увидел горящие лихорадочным блеском глаза, впалые щеки, взлохмаченные волосы.

— Чего тебе страдать? — приглушенно сказал Виталий. — У тебя талант. Это, брат, самый большой дар божий. Таланту всё простят. Надоест тебе Христа рисовать — возьмешься за героев коммунистического труда… А вот у меня возврата нет. Тяни лямку, и всё.

Он вздохнул, сел в ногах у Андрея. Вокруг крепко спали товарищи. Виталий покосился на юношу, спавшего рядом с ним, сказал:

— Вот Генка всегда крепко спит. Опять выпил сегодня. — Виталий вздохнул, махнул рукой и продолжал: — А! Все пьют. Пей, Андрей Рублев! А те, кто в высоких санах ходят, думаешь, не пьют? И взятки берут. Вот после этого и попробуй верить в бога.

— При чем же тут бог? — твердо сказал Андрей. — Люди есть всякие. Грязные люди могут осквернить самую чистую, самую светлую идею. Пьяный священник, священник-взяточник для меня не омрачат веры. Если б только… — Он не договорил, опустил голову, тяжело дыша.

— Вот ты как! — с изумлением воскликнул Виталий. — А я думал, ты засомневался в избранном пути…

Андрей промолчал, недоверчиво отодвинулся от Виталия, встал и поспешно стал одеваться.

— Ты куда, Андрей? — спросил Виталий.

— В храм.

— Ночью-то?

Андрей, не проронив больше ни слова, вышел, осторожно закрыв за собой дверь.

В глубине здания духовной академии сохранился прекрасный старинный храм, — сохранился еще от тех времен, когда здание это называлось «царскими чертогами» и было предназначено для государыни. Сюда-то в ночное время и пришел Андрей.

Он любил этот храм: изумительные фрески, богатый клирос с тонкой золоченой резьбой, иконы, написанные рукой мастеров…

Особенно же любил он скульптуру распятого на кресте Христа, стоящую слева от клироса, в нише. Здесь Андрея всегда посещало какое-то особое чувство благоговения перед богом. Вот и сейчас это чувство так же захватило его.

Он принялся с жаром молиться. И вдруг со сдержанным в груди рыданием опустился на колени. Только сейчас он с ужасом понял, что благоговение его относилось не к богу, а к мастеру древнего искусства, создавшему это великолепное произведение.

Андрей поднялся, но снова упал на колени перед распятием.

Скрипнула дверь. Крадучись, в нее заглянул отец Зосима, которому были «доверены» души юношей. Он с удовлетворением увидел распростертого на полу Андрея Никонова и поспешно закрыл дверь.

Зимний день был ясным и теплым. Сыпал пушистый снег, покрывая пологие крыши церквей, задерживаясь на вогнутых частях куполов, на кровлях звонниц и трапезной.