Агния Кузнецова - Много на земле дорог

Ганька проснулся, протер глаза, не понимая, где он.

Костя и в самом деле звал его:

— Ганька! Гавриил Овечкин! Вставай, братец, в школу опоздаешь. Ишь ты как заспался!

Костя стоял босой, в одних трусиках. Солнце заливало комнату, патефон разносил по всему дому мелодию бодрого марша.

Ганька проворно соскочил с печки, несколько раз присел в такт музыке. На сердце у него стало хорошо и радостно. В эту минуту он был уверен, что Косте ничего плохого грозить не может, что он останется в школе, и вообще жизнь состоит только из добра и удач, и живут на свете только хорошие люди.

Ганька помчался домой, наскоро позавтракал, забрал учебники и рысью припустил в школу.

Возле крыльца его встретил Женька:

— Овечкин, слышал новость?! Весь десятый остается на ферме. Бригаду называют «Молодая гвардия».

Ганька презрительно сморщился: подумаешь, удивил!

— Я это все еще с вечера знал. Они сегодня всю ночь у Кости дома договаривались. А я там ночевал.

Женька от зависти только заморгал ресницами.

Днем ребят поджидала еще одна новость.

В школе появился корреспондент в дымчатых очках. Костя в это время стоял в коридоре. Корреспондент прошел мимо него и даже не кивнул головой.

Ганька пошел за корреспондентом, но тот круто повернулся и скрылся за дверью десятого класса.

Весь день Илья Ильич Занимался Костиными делами. Утром он побывал у секретаря райкома комсомола.

Петр Голубев, его бывший ученик, худощавый, с длинными зубами, которые выпирали наружу, из-за чего казалось, что он все время улыбается, приветливо встретил Илью Ильича, усадил на свое место, а сам, по старой школьной привычке, разговаривал с ним стоя.

Голубев считал, что Костю необходимо снять с работы и дать ему выговор, чтобы впредь неповадно было морочить голову корреспондентам газет.

Илья Ильич предлагал с выговором не торопиться и решительно требовал оставить Костю в школе.

— Ты пойми, Петя, — говорил он. — Ботинки пятиклассник не украл, а спрятал из чувства глупой мести. А Костины побуждения были самые чистые, быть может, только по-юношески необдуманные. Всего лишь в этом и заключалась его вина.

— И все же факт остается фактом, — упрямо твердил Голубев.

Илья Ильич направился к секретарю райкома партии.

— Слышал, слышал о Костиных проделках, — грустно улыбнувшись, сказал секретарь. — Только вот что именно побудило пионервожатого поступить так, а не иначе, я раньше не знал. Признаюсь.

Он долго и придирчиво расспрашивал Илью Ильича о работе школы, о жизни учителей, о Косте, припомнил, каким замечательным человеком была его бабушка, Александра Ивановна. Когда-то давно она, старая коммунистка, дала ему, Сергею Семеновичу, рекомендацию в партию, а потом не раз с особым пристрастием критиковала его на районных партконференциях.

Наконец секретарь снял трубку, покрутил ручку и сказал телефонистке:

— Дайте, Танюша, мне нашего комсомольского вожака…

Говорил он с Голубевым долго, подробно объяснял, что не наказывать, а воспитывать надо таких, как Лазовников.

— Рассуди спокойно и трезво, что произошло: информация в газете лишь частично была неточной. В целом коллектив ребят оказался стойким и убежденным. Зачем же мы будем горячку пороть? К тому же ты слышал, что Костя убедил десятиклассников остаться в Веселой Горке? Не слышал? А надо бы тебе знать. Знай о комсомольцах не только плохое, но и хорошее, иначе рука у тебя всегда будет замахиваться на выговор.

В конце разговора Сергей Семенович сердито сказал в трубку:

— О наказаниях забудь. Лучше поезжай в Веселую Горку и побеседуй с ребятами. Их почин — большое дело.

Сергей Семенович повесил трубку и, пригладив короткопалой пятерней волосы, спросил:

— Ну как, директор, доволен таким подходом к вопросу?

А утром Косте принесли повестку из райвоенкомата. Он долго смотрел на ее официальные строчки, на штамп в верхнем левом углу. Простая бумага, а какие огромные перемены несла она ему!

Было жаль школу, родное село, свою первую неудавшуюся любовь… Но зато открывалась новая страница жизни. Что она таит, что несет пионервожатому Косте Лазовникову?

В день его отъезда во дворе школы собрались все ученики и педагоги. Их было так много, что шофер, двигаясь от крыльца школы, непрерывно сигналил — трудно было ему проложить путь машине среди шумной толпы провожающих.

На крыльце стоял Илья Ильич и махал платком.

— Ребята! Я вернусь в школу! — срывающимся голосом крикнул Костя, обращаясь главным образом к малышам. А старшим своим воспитанникам он молча махнул рукой. Губы его дрогнули: с ними он прощался совсем.