Андрей Яхонтов - Ловцы Троллейбусов

Однажды за завтраком Калисфения Викторовна сообщила: – Снился мне сегодня корабль. Полные трюмы желудей. Я полагаю, это к вареникам с вишнями.

– Мама, но ведь сейчас зима, – несмело напомнила ей Вероника.

– Тогда к земляничному киселю, – сказала Калисфения Викторовна.

– Все же трудно себе представить... – по-прежнему неуверенно, нараспев, произнесла Вероника. – Быть может, к желудевому кофе?

– В крайнем случае – к жаркому из кокосов, – как бы стыдясь собственной уступчивости, определила старушка.

После завтрака я по обыкновению устроился в кабинете возле аквариума.

Вошла Вероника. Хорошо еще, „я не успел скомандовать капитану «кругом!» (Его горящие досадой глаза выдавали, как горько он сожалеет, что я не выдал себя и мое разоблачение сорвалось.)

– Дмитрий, – сказала Вероника, – нам нужно поговорить.

Она присела на широкий подлокотник кресла, зябко кутаясь в клетчатый плед.

– Да, – сказал я, поворачиваясь к ней и искоса наблюдая за капитаном, от которого ждал пакости в любой момент.

– Дмитрий, то, что предрекла за завтраком мама, непременно должно осуществиться.

– Очень рад. Никогда еще не пробовал жаркого из кокосов, – искренне признался я.

– Ты не понял, – с досадой прервала меня Вероника. – Ничто не происходит само собой. Тебе надо попытаться... Одним словом, маму нельзя огорчать...

В некотором замешательстве я опустился на второй подлокотник, опасаясь все же, как бы кресло не разломилось пополам. Оно скрипнуло, но выдержало.

– Как-то мама попросила папу привезти из плавания говорящего попугая, – сказала Вероника. – Папа достал, но по дороге попугай улетел с корабля.

– Тогда он купил щегла, – вставил я.

Она оставила мое замечание без внимания.

– Папе пришлось поворачивать судно вспять. Я посмотрел на капитана. Он улыбался хитро и хищно.

Вероника всплакнула.

– Знаешь, еще когда был жив папа, он раздобыл говорящую щуку и настаивал, чтоб я попросила хорошей зарплаты. А я выбрала другое – чтоб она познакомила меня с достойным человеком. Я долго ждала, но в конце концов ты пришел. – Она обмотала мне шею шарфом и застегнула пуговицы пальто. Дала большую хозяйственную сумку. – Иди прямо к директору.

Дул пронизывающий ветер. Я долго стоял перед застекленной витриной, наблюдая, как в мутной глубине гастронома толкутся люди – словно рыбы, открывают и закрывают рты; как растворяются и возникают за прилавком продавцы в белых халатах. Потом замерз и шагнул внутрь. Кафельный пол был чисто вымыт. Явственно пахло свининой и селедкой. В белой эмалированной лохани с обитыми до черноты краями лаково поблескивали крупные бобы почек.

По узенькой грязной лестнице спустился в подвал. Толкнул первую попавшуюся дверь и очутился в маленькой комнатушке. Лампочка без абажура освещала обшарпанные, заляпанные коричневатыми брызгами стены, пол из простых струганых досок, жирный и липкий, в красных воспаленных сгустках запекшейся крови. (На полу лежала освежеванная туша, снежными проталинами белели кости.) Посреди комнаты возвышались две внушительных размеров колоды, основательно иссеченные. В одну был воткнут топор с красиво, как у алебарды, изогнутым лезвием.

Я попятился и попал в закуток, где на электрической плитке стояла сковородка, на сковородке, придавленный камнем, лежал распластанный цыпленок, уже начавший подрумяниваться, шкворчало масло.

Всюду своя жизнь, шептал я, плутая в подвальных закоулках. Через заставленный ящиками коридорчик, мимо прикнопленной к фанерному стенду стенгазеты (она была так засалена, будто в нее заворачивали ветчину) я наконец вышел к двери с надписью: «Директор». Дверь показалась мне знакомой, с тем большей уверенностью я толкнул ее.

Комнатка изгибалась сапогом. Голенище, в котором я очутился, было относительно просторным, несмотря на то, что большую его часть занимал шкафчик (застекленные дверцы завешены бумагой). Загогулинка же, куда я, вытянув шею, заглянул, была узка и куца, канцелярский стол закупоривал ее, будто пробка.

За столом сидел человек в белом, хорошо накрахмаленном халате, голубой сорочке, при галстуке. Он походил скорее на врача, чем на работника торговли.

– Ах, вы теперь здесь, – сказал я.

Он сразу узнал меня, так что я не стал напоминать о маленьком магазинчике и пропавшей дубовой, с золоченой инкрустацией двери, которая должна была закрыть опущенный до земли оконный проем. Протянул мне деньги.