– И чем все закончилось? – спросил я. Он махнул рукой.
– А, ладно. Теперь я уже привык растранжиривать время.
Когда вечером мы прибыли на стоянку, то увидели, что наши сотроллейбусники сидят в темноте и фар не включают, Суфлер задумчиво сгибал и распрямлял упругий тополиный прутик, а иногда со свистом сек им воздух. Я поеживался, представляя, какие шрамы тут останутся.
– На время придется оставить троллейбус и разойтись, – сказал Суфлер.
И все согласились с ним.
И снова дни покатились, словно камешки с горы – быстрей и быстрей, мелькая и подпрыгивая.
Я потерял им счет. Я потерял в весе – брюки то и дело приходилось подтягивать. Я был занят ужасно. Я даже забросил письмо другу. На крыше мы с дядей Гришей теперь задерживались до полудня, а затем спешили вниз. Нас ждала уйма земных забот.
Неделю мы ремонтировали квартиру чемпиона по прыжкам на батуте. К стенам его комнат и коридора крепилось множество полок и полочек, сплошь заставленных победными трофеями: кубками, вазами, другими призами. Промежутки между полками занимали грамоты в застекленных рамках и медали на разноцветных ленточках. Пока мы переклеивали обои, Чемпион прыгал через скакалочку. Ни минуты он не сидел без движения: то начинал поднимать гирю, то лупил боксерскую грушу. Надо сказать, он пребывал в отличной форме.
На прощание Чемпион подарил нам два треснувших и потому ненужных ему кубка. Я от своего отказался, а дядя Гриша взял оба – для внука. Еще он просил у Чемпиона какой-нибудь старый батут, чтобы использовать его в качестве страховки. Растянуть внизу, на уровне окон первого этажа, – и можно передвигаться по крыше безбоязненно. Но Чемпион заупрямился.
– Я старые батуты вместо сетей использую. Ставлю на говорящую щуку. Если поймаю, попрошу, чтобы помогла без тренировок чемпионское звание удержать.
От Чемпиона мы перекочевали к литературному редактору, где подрядились мастерить книжные стеллажи. Редактор был подвижный толстенький человечек в очках с роговой оправой, животик его переваливал через пояс брюк, как перебродившее тесто через край кастрюли, а сами брюки, опущенные из-за животика довольно низко, не спадали благодаря узеньким подтяжкам. Он был похож на доброго гнома (только без колпака) и курил трубку.
Окна его комнаты, между прочим, выходили на проезжую часть, и я видел, что машины, проезжавшие мимо, действительно загружены не полностью, а то и вовсе идут порожними.
Редактор очень боялся сквозняков, а мы работали при открытых окнах, поэтому всякий раз, как мы приходили, он сгребал со стола бумаги и отправлялся на кухню.
– Если заболею, за мной и ухаживать некому, – говорил он.
После таких слов мне становилось грустно, и я подумывал, не занести ли и Редактора в список тех, кого я тайно жалел.
Мы работали, а он, устроившись за кухонным столом, читал что-то, делал выписки на отдельном листке. Иногда, утомившись, заглядывал в комнату и восторженно восклицал:
– Волшебники! Просто волшебники!
Дядя Гриша неодобрительно, искоса на него взглядывал, однако я знал, похвала ему приятна.
Порой Редактор бочком присаживался на нижнюю перекладину стремянки, стоявшей буквой «Л», и надолго задумывался. Трубка его гасла, он забывал вновь ее раскурить. Душистый, как пряник, табак хранил в металлической круглой коробке из-под леденцов. А на двери его ванной комнаты висела табличка:
«Здесь плеск воды,
И вечно лето».
Однажды, придя к Редактору, мы застали у него гостя – хмурого человека в грубом свитере, с густой черной бородой.
– Это мой автор. Он приехал с Севера, – сказал Редактор.
Сообщение крайне взволновало меня. Может быть, Автор знает что-нибудь о судьбе моего друга, подумал я, но спросить не решился. Очень уж суровый вид был у Зтого человека.
Редактор увел Автора в кухню, а мы принялись за работу. Точнее говоря, работал дядя Гриша. Я наблюдал. Мне нравилось, как дядя Гриша строгает, пилит, отмеряет, привинчивает... Как увещевает непослушный инструмент или материал.
– Ах, ты упрямиться, – приговаривал, он, вытаскивая из доски застрявший гвоздь. – Это всегда в коллективе какой-нибудь попадется, кто упрямится. Ну да ничего, деваться тебе все равно некуда. Я тоже упрямый. Характер на характер. В семейной жизни от этоео развод бывает. Но здесь развода не будет, здесь будет единственно возможное решение...
После этих слов гвоздь осознавал всю бесполезность сопротивления.
Читать дальше