Валерий Мусаханов - И хлебом испытаний…

— Да, значит, сором; — вздохнул Кирка и опустил взгляд. Белый колпак, надвинутый почти до самых очков, делал его длинное лицо суровым и старым, резче выступали отвесные сухие морщины на щеках, и точно пригнанные друг к другу губы были жестко, но без напряжения сжаты, такие губы бывают у мотогонщиков и цирковых воздушных гимнастов, — людей, которым каждодневно приходится идти на хладнокровный сознательный риск…

— Да, — ернически откликнулся я, — молодой человек сорока лет с квартирой и машиной. Голубая мечта пятикурсниц, испуганных распределением, и любимец официантов. Словом, баловень судьбы.

— А что? — Кирка пристально посмотрел из-за толстых стекол. — Конечно, баловень, — и скупо улыбнулся. — Для нашего поколения сорокалетие — как выигрыш в лотерею. Тут уж без большого застолья не обойдешься.

— Так вот, дело только за тобой. Остальные в любой вечер могут, — сказал я.

— Да? — Кирка наклонился, полистал на столе календарь. — Так, среда, завтра плановый. В четверг дежурим по «скорой». — Он поднял голову. — Знаешь, Алеша, только в пятницу, — он снова улыбнулся скупо и виновато.

— Ладно, пятница так пятница, — сказал я. — Этот день, наверное, всех устраивает.

— А тебя? — спросил Кирка, видимо что-то уловив в моем голосе.

— Да мне в субботу снова на сутки. Но так, может быть, даже лучше — меньше пить буду, — ответил я.

— Ну зачем. Давай в четверг. Если не привезут под вечер какого-нибудь резаного-колотого, то я часов в семь освобожусь. А где, кстати, ты собираешься давать пир?

— В «Европейской», где же еще. Думаю, там не так много будет народу. Нет, пятница, пожалуй, хорошо, если собраться пораньше, часов в пять. А я еще, может, и поменяюсь со сменщиком и буду свободен в субботу.

— Что, специально будешь меняться сменами? — вытаращился Кирка из-за очков.

— Да ну, специально. Надо съездить в Щербаковку, бабку посмотреть, — соврал я. На самом-то деле вовсе не из-за этого собрался я в Щербаковку, а потому, что не очень верил в твердость и здравый смысл Арона. Нужно было где-нибудь отсидеться.

— Сколько ей сейчас? — спросил Кирка.

— Точно не знаю, около девяноста.

— Вот, понимаешь ли, прочность. А тут, — он мотнул головой в сторону двери, — до шестидесяти пяти еле дотягивают, и пятнадцать из них по больницам, — раздраженно сказал Кирка.

— Она только лет пять назад корову согласилась продать. Дядька с трудом уговорил. А то каждую неделю таскалась сюда на рынок со сметаной, творогом и еще в парную ходила на Пушкинской, — сказал я и рассмеялся. Бабка у меня действительно была что надо.

— Да-a, — протянул Кирка, — а тут сорок лет со скрипом. Ну, а народу-то много приглашаешь?

— Наташа, ты да Буська, — я вдруг запнулся, вспомнив вчерашнее, и неожиданно для себя сказал: — Вчера неладно вышло у меня с Белкой.

— Катила бочку на мужа, а ты заступился? — усмехнулся Кирка.

— Да, понимаешь, заехал вечером, тоже вот пригласить. Буськи не было. Попросил кофе, потому что выпил малость да тоска одолела: у отца был до этого, — я смолк и поморщился, уже жалея об откровенности.

— Ну и что?

— Ну, тошно мне стало и физически плохо, может быть, сердце схватило… Пожаловался, кажется, а она вздумала черт знает что… Полезла с поцелуями, с дурацкими объяснениями в любви. Отрезвел сразу и выскочил как намыленный из квартиры. — Я почувствовал, что загорелись скулы, и добавил с неподдельной злость»: — Теперь Буське в глаза посмотреть стыдно.

— Ну, ему об этом знать совсем необязательно, — сказал Кирка, отводя взгляд, — а по идее что-то такое должно было произойти. Нельзя здоровой тридцатилетней женщине сидеть без дела, да и без мужа в принципе. А Буся думает, что если он покупает ей всякие тряпки и побрякушки, то и все прекрасно.

— Да не в этом дело, будет он знать или не будет. Просто неприятно. Да и эта дура нашла тоже предмет… Мне только пошлого адюльтера не хватало для полного счастья, — в сердцах сказал я.

— Ладно, обойдется. Она неглупая баба и забудет, — сказал Кирка и улыбнулся насмешливо. — Видишь, женщины на тебя вешаются, значит, жизнь не кончена в сорок лет.

— Действительно, оперетта да и только, — в тон ответил я и встал, рассеянно оглядел Киркин кабинет — медицинский топчан, застланный простыней, стеклянный шкаф с книгами и папками, фаянсовую раковину с длинной рукояткой крана, которую можно двигать локтем. — Ну, пора, слесарь там в машине. Значит, в пятницу к семнадцати в «Европейской». Остальным сообщу.