Вадим Прокофьев - Наш Артем

Решение пришло сразу — бежать из Харбина и как можно скорее, быть может, с первым же отходящим поездом. И бежать за пределы царской империи. Пожалуй, в Дайрен, бывший русский Дальний. Хотя после войны 1904–1905 годов он стал японским, там все же осталось немало людей, говорящих по-русски. А это немаловажно на первых порах.

В вагоне четвертого класса нет купе. Сиденья со спинками и узенький проход. В вагоне жарко, накурено, пахнет карболкой и мазутом.

Артем примостился у окна и делает вид, что с интересом разглядывает проплывающий мимо ландшафт. А какой тут к черту ландшафт — сопки да сопки, они так похожи друг на друга, что если бы не мелькание телеграфных столбов да неистовое дребезжание и треск вагона, можно подумать, что поезд стоит на месте. Границу он миновал благополучно, никто не обратил на него внимания, не поинтересовался паспортом. И вот он катит по японским владениям, впрочем, японскими они стали недавно, после окончания русско-японской войны, по Портсмутскому миру. Квантунская область, Ляодунский полуостров с Порт-Артуром и г. Дальним отходили к Японии на правах аренды у Китая.

Вот уж действительно «тройная бухгалтерия». Редкие китайские поселения на берегах маленьких речушек, по которым и на джонке не проплывешь — мелко. Правда, каждая деревенька окружена фруктовыми деревьями, ивами и тополями. По тому, как ровно они стоят один по отношению к другому, нетрудно догадаться — посаженные. А кругом чахлая подгоревшая трава да камни, камни, камни.

Впрочем, Артем только непроизвольно отмечал про себя смены пейзажей за окном вагона. Его куда больше интересовал разговор соседей за спиной. А соседи — японские солдаты. Судя по тому, что они старательно вставляют в свою трескотню русские слова — разговор предназначен для него, больше в вагоне русских пассажиров нет.

Трудно что-либо понять, кроме одного: японцы принимают его, Артема, за беглого русского солдата — дезертира.

Опасаться, конечно, нечего, здесь, в Маньчжурии, полным-полно русских дезертиров.

Маленький (впрочем, все они невелики), несколько флегматичный солдатик, до сей поры молчавший, вдруг заговорил на довольно понятном русском языке.

Оказалось, что он долго жил во Владивостоке, владел там небольшой парикмахерской и вернулся на родину, чтобы пройти службу в армии божественного микадо.

Он хорошо знает порядки, и не только русские. К примеру, древние египтяне отрезали язык дезертирам, в Греции за дезертирство брили полголовы, одевали в «постыдное платье» и на три дня выставляли на торговой площади. Германцы выкалывали глаза, отрезали уши и кончик носа, впрочем, большинство древнегерманских полководцев предпочитали вешать дезертиров на деревьях.

У русских за дезертирство — поселение в Сибири.

Артем про себя усмехнулся: русские цари поселяют в Сибири и не только за дезертирство.

Он отвернулся от окна:

— Я не солдат и не дезертир. Я простой русский рабочий, забравшийся так далеко от родных мест в поисках лучшей доли.

То ли японцы не поняли, то ли не поверили, только они дружно закачали головами, зацокали и при этом улыбались во весь рот мертвым оскалом великолепных как на подбор зубов.

Разговор, едва начавшись, угас. Японцы так и застыли с улыбками. О чем они думали, что хотели предпринять — осталось для Артема тайной, так как поезд резко затормозил, в дальнем конце вагона раздалась гортанная команда.

Улыбки на лицах солдат исчезли, словно их стерли мокрой губкой. Поезд остановился. Раздалась новая команда… и вагон опустел. Так Артем и ехал до самого Дайрена в пустом вагоне.

Дайрен встретил мокрым снегом и сквозняковым ветром с залива Виктории. Не теряя времени, Артем двинулся в порт. Странное впечатление оставлял город. Казалось, русские не успели его достроить. Явно проглядывались три части: административная, торговая и туземная.

Административная была застроена, в торговой много маленьких, наспех сколоченных лавочек, магазинчиков, кабачков. Зато туземная являла зрелище удивительное. Домов здесь не было. Не было и лачуг, похожих на ту, в которой он жил в Харбине. Шалаши не шалаши, выстроенные из старых разбитых ящиков, землянки, крохотные мазанки, а то и просто временные навесы с кострами посередине.

Зато порт выглядел внушительно. Здесь были доки и паровозное депо, мастерские, бухта ограждена молом.

Пока добирался до порта, промок, в сапогах хлюпало. Так и заболеть недолго, ведь он еще очень слаб после тифа. В порту узнал — завтра будет пароход в Нагасаки, билет стоит двадцать иен, конечно, третьим классом, в ноябре палубным не проедешь, замерзнешь.