Валентин Крючков - На крутом переломе

— Договорились, — согласился Кудрин и вышел из кабинета, мысленно ругая Никанорова за то, что он не осудил действия сына. «Ишь какой, не готов». «Горячку пороть не следует». «Ничего путного предложить не могу». Была бы у тебя дочь — тогда, наверное, по-другому бы вел себя. Сухарь.

С сыном Никаноров завел разговор, когда Борис пришел с тренировки.

— Боря, Люба Кудрина тебе нравится?

— Да, папа, очень! — не раздумывая отвечал сын.

— У тебя с ней серьезно?

— Серьезнее не бывает.

— Тогда в чем дело?

— В ней.

— Она не отвечает взаимностью?

— Этого не скажу. Мы живем с ней. — Борис покраснел. Но тут же взял себя в руки и продолжил: — Она меня любит, но говорит, что брак ей противопоказан. Дети фактуру испортят.

— Что за фактура?

— Ну, это фигура и все, что при ней.

— Может, поговорить с родителями Любы?

— Не надо! — воскликнул Борис, — вы все испортите. С Романом Андреевичем, говорят, у вас и так отношения неблизкие. Якобы, железки какие-то не поделили. Доказывайте друг другу, кто прав, кто виноват. А в нашу жизнь не вмешивайтесь. Я не маленький. Сам разберусь, как мне жить. И с кем.

— Боря, как ты говоришь со мной?

— Извини, папа, не знаю, как вырвалось. Извини.

Никаноров понял состояние сына и пояснил:

— Кстати, Роман Андреевич приходил ко мне, рассказывал и про мансарду. И настаивал, чтоб все у вас было, как у людей. По закону.

— Папа, разве я против? Я согласен. Хоть завтра. Пусть Роман Андреевич поговорит с Любой, а не с тобой. Вот и все.

На том, вспоминал Никаноров, вынимая спиртное из холодильника и расставляя его на столе, разговор с Борисом и закончился. Оказывается, уже тогда все было ясно. Странно другое: сам Кудрин после того совещания по новой технике тоже не подошел ко мне ни разу и вообще разговор на тему женитьбы больше не возобновлял. Зато после беседы с Вадимом, Никаноров выяснил, что в их семье Люба нравится всем. И получалось, что счастье Бориса — в ее согласии выйти за него замуж. Может, мне самому поговорить с ней? Нет, это не то. С ней говорить не надо. А вот отца ее пригласить к себе, чтоб выяснить, какова обстановка на их стороне, следует. И не откладывая.

Кудрин вошел, поздоровался и тут же сел в кресло, что напротив Никанорова, за маленьким столиком и трудно было понять: рад он приглашению или безразличен.

— Роман Андреевич, хочу вернуться к прошлой нашей беседе. Борис в ЗАГС готов. В любое время. Хоть завтра, хоть сегодня. Мы рады его решению. Поддерживаем. Почему же Люба не хочет? — Никаноров откинулся назад, сложил руки на груди и поинтересовался: — Вы говорили с ней?

— Говорил, а что толку? Ничего хорошего, Тимофей Александрович, сказать не могу. Нечем обрадовать. Люба категорически против. Но не против Бориса, а против замужества. — Кудрин говорил тихо, размеренно, как человек кем-то глубоко обиженный.

— А что она за аргументы приводит?

— Какие там аргументы! — сердился Кудрин — Смешно сказать: замужество ей противопоказано. Дескать, муж потребует детей. Их рожать надо. А роды ей фактуру, видите ли, испортят. Мне, говорит, надо утвердиться еще на сцене. А уж потом думать о ЗАГСе. Чтоб пеленать детей — с этих пор? В мою программу это не входит. Еще чего не хватало. И давайте прекратим об этом! Я давно уже совершеннолетняя. Вот так меня родная дочь. А я, дурак, если честно, о внуке мечтал.

— Ах вон оно что!? — удивился Никаноров. — Тогда другое дело. Роман Андреевич, а может, ей не рожать?

— Никаких советов на сей счет она не принимает. Стоит твердо. Даже удивляюсь, что у дочери такой железный, прямо-таки мужской характер. Не свернешь. Да и взрослые они — пусть разбираются сами.

— Может, вы и правы: они в самом деле взрослые. Пусть разбираются сами. — Никаноров поднялся и прошел за стол, где на пульте замигали светлые огоньки, тоже своего рода сигналы о бедствии.

На том они тогда и расстались, считая виновником не состоявшегося родства один другого. Между ними словно пробежала черная кошка. Они закрылись друг перед другом и больше уже никогда попытки раскрыться не делали. Если уж тайна, которая по логике событий должна была сделать их союзниками, не сделала этого, что может их сблизить? Вроде, каждый со своей стороны и боролся за общие интересы, однако как при игре в карты — каждый остался при своих, в душе обвиняя один другого в чем-то недоведенном до конца. Со временем эта стена неприязни между ними увеличивалась. А потом этот случай с контейнером, который с бракованными деталями отправили на автозавод, снятие с должности начальника цеха.