Валентин Крючков - На крутом переломе

Ильич открыл меня в шесть часов. Предложил: пойдем, пробежимся — да в речку. А к семи мы должны вернуться на дачу.

Так все и было. Я выпил чашку кофе. Есть не хотелось. Потом поднялся наверх, в свою злосчастную мансарду. Обзор из нее и впрямь великолепный. Все рядом, как на ладони. Даже голоса, если говорят не шепотом, и то слышно. Меня волновал один объект — соседняя дача. Там было все тихо, спокойно. Но в семь неожиданно открылась дверь — первым вышел Чубатый. Он был в белом костюме, с нагрудными кармашками, в голубой рубашке и бежевых полуботинках. Следом за ним появилась Люба, поникшая, бледная. Она была в кремовом платье, с длинными рукавами, стоячим воротничком. На плече, эдак небрежно, висела черная сумочка — мой подарок к восьмому марта. Глядя строго под ноги, она прошла как-то робко к машине. Чубатый открывал ворота. Он что-то сказал про свежее утро. Потом выгнал машину, закрыл ворота, и вскоре от машины остался лишь дымок. Он витал над забором, а потом быстро растаял, исчез, словно никто тут и не проезжал. А была ли Люба?

Я спустился вниз. Мы с Ильичом пошли по саду. Сели за стол, где доедали обалденно вкусную уху. Ни о чем другом мне говорить не хотелось.

— Может, зря ты не пустил меня, Виктор Ильич? Надо бы ему правой, хоть разок.

— Это не хитрое дело. Но не надо быть дураком, чтобы представить, какие будут последствия. И вообще, Боря, не горячись. Послушай меня.

Это было на царской тропе. Не знаешь, где такая? В Мисхоре. Обязательно побывай. Стоит. Тропа царской называется потому, что когда-то гулял по ней царь. Император всея Руси. Это такое место, где воздействие солнца наиболее полезно. Не дурак же он был, этот царь. Да и не его заслуга. Ученые, говорят, определили эту тропу, самый лечебно-полезный ее маршрут. Я, тогда уже мастер спорта, чемпион республики, области, ЦС, Поволжья, союзное серебро взял, я тогда отдыхал в Мисхоре. Познакомился там. Такая приятная, ровная женщина. То есть в ней все в меру. Добротное, свое. А вот в голове, мне показалось, сквознячок. Рядом со мной, на третьем же этаже, через комнату, отдыхал народный. Он был тогда в фаворе. Высокий, красивый. Одна дикция чего стоила. Как начнет говорить — слушать хочется. За ним — очередь. Из числа нашей прекрасной половины. На третий день у него, глядишь, уже новая. А он, вижу, все на мою засматривается. И тут, видимо, судьба — мы оказались вместе с ним в одной компании. Тогда проще в санаториях было. Всяких вин и более крепких напитков — сколько душе угодно. И это, не выходя из здания. Хотя, если откровенно, я не выпивал. Но в компании ел, танцевал, веселился, словом. А сам наблюдаю: у народного — уже другая. Он потанцевал вначале, для приличия с ней. Потом, гляжу, к нам направляется и у меня разрешения просит. Ну, ладно, думаю, станцуй, если других мало. А самого уже задело. Не ем, не пью. Думаю, как быть, как вести себя. А он еще раз, потом еще. Моя-то, вероятно, клюнула. Аж глазки заблестели, расширились. Наверное, про себя подумала, а вдруг артиста отхвачу? Он вон как ко мне. Так и льнет, так и льнет. Знать, чем-то ему приглянулась. А что мне за нужда с рядовым инженером? Я ведь не говорил, что мастер спорта, чемпион республики, серебряный призер Союза. Зачем? Да и ростом я меньше, чем народный. А он опять, смотрю, к нам направился. Тут уж я не выдержал, встаю и говорю ему негромко:

— Надо совесть иметь, товарищ!

— А что, у меня ее, по-вашему, нет?

— Я очень сомневаюсь. И готов доказать это.

Да, правильно, Боря, я вызвал его на дуэль.

— Только, — говорю, — не здесь, а где-нибудь в другом месте, чтоб не делать неприятностей другим. А вам я их гарантирую.

Народный посмотрел на меня, так это сверху вниз и небрежно кинул:

— Оставьте ваши угрозы. Я вышел из этого возраста. Вам не понять душу артиста.

— Душу актера, может, и не пойму. Но я привык понимать человека. Его душу.

Он взвился и сказал, что готов поговорить со мной, хоть сейчас, а лучше завтра. После обеда, когда все будут спать. В послеобеденный отдых. На золотой тропе.

Я решил тогда не обедать, а перекусить потом, после встречи, если она состоится. Оделся легко, по-спортивному. Да и покупаться успел перед этим. Чувствовал себя прекрасно. Хотя в душе сожалел уже, что всю эту канитель затеял. Понимал, что народный нахально себя вел от спиртного: перебрал. И вообще перехватил всем своим поведением. Может, он извинится, подумал я. И даже успокоился: если извинится — мы разойдемся, как ни в чем не бывало. Иду, рассуждаю так — и что же вижу?! Идет так уверенно, даже нагловато, навстречу мне этот самый народный. Но идет не один: с ним, тоже на голову выше меня, еще два каких-то товарища. Ну что ж, думаю, посмотрим, какой разговор пойдет. По какому руслу.