Валентин Крючков - На крутом переломе

«Ильич оказался на редкость дотошным, просто не знаю, как это случилось, но все же выследил нас. После тренировки мы договорились встретиться и немного погулять с Любой по городу, сходить на выставку художников Поволжья.

Солнечно. На исходе март. Днем доходит до семи градусов тепла, а к вечеру холодает: иногда от ноля до пяти градусов мороза. Хожу без головного убора, в джинсах и японской куртке, которую мне подарил к дню рождения отец.

Я сидел на скамейке, возле памятника Добролюбову, что на театральной площади, и ждал Любу. У нее сегодня репетиция, здесь, в академическом. Я написал про театральную площадь. А ведь площади такой и нет. Официально. А так, негласно, она существует. Здесь всегда многолюдно. Особенно вечером, когда идут представления. Люди встречают счастливцев на всех направлениях и спрашивают: нет ли лишнего билетика. В театр попасть не так-то просто. Из его стен вышли ныне ставшие знаменитыми Нечайлов, Муряева. А Геннадий Расторгаев? Комментарии, как говорится, тут не требуются. Может, со временем и Люба станет звездой? Как же тогда мы будем с ней жить? Может, к ней и подступиться нельзя будет. А кем стану я? Чемпионом? А дальше что? Разве мало быть чемпионом? В спорте — это вершина. А кто ближе к своей вершине, я или Люба? Спортсмены на этой вершине долго не держатся. У артистов нахождение на ней куда длительнее. Да и популярность у них больше, чем у спортсменов. Ну и размечтался. А вот, со стороны служебного входа, появилась Люба. На ней было бледно-голубое полупальто, с чуть-чуть расширенными плечиками, а на голове — голубая шляпа, с длинными полями, голубые туфли и черные колготки с замысловатым рисунком. Выглядела она обалденно красиво. Эффектно. С ней вообще невозможно ходить — все засматриваются. Когда мы поздоровались, она подставила щеку и я поцеловал ее, потом взяла меня за руку, и мы неторопливо пошагали на выставку. До чего мне нравились такие прогулки! Мы говорили обо всем, что нас волновало, что нам казалось интересным. И говорили легко и свободно. У нас не было друг от друга никаких секретов. Хотя, наверное, это и не совсем так. У каждого человека все же есть в жизни такое, о чем он не поделится ни с кем. Даже с самым близким человеком. Неужели такое возможно? Что мне, к примеру, скрывать? Свои отношения с Ильичом? Может быть. У нас они особые. А кому это интересно? У таких, как Люба, мне кажется, всяких тайн больше. Они, красивые, и созданы для тайн. У нас с ней есть тайна. И она нас сближает. Особенно наши отношения укрепились после того, как мы несколько раз съездили к ним на дачу. По лестнице поднимались в мансарду. Там, что и говорить, холодновато. Но мы нашли выход из положения: стали включать электрокамин. От комнат, что внизу, Люба потеряла ключ. И на дачу мы ехали только тогда, когда дома у обоих кто-то был. В мансарде интересно. Но мне кажется, нас выследил сторож. И вообще, я не хотел ездить в сад, но разве против Любы устоишь? Хотя ты и мастер спорта. Сила всегда покоряется красоте.

После выставки Люба позвонила домой. Я стоял рядом и все слышал: ей ответила мать, сказав, видимо, что уйдет к кому-то в гости. И мы поехали к Любе. Не знаю, что со мной происходит. Я потерял голову. Ради Любы готов на все. У меня к ней самые серьезные намерения. Однако, вот что странно: она избегает разговоров на эту тему. Я спрашиваю ее:

— Почему ты не хочешь, чтоб все у нас было, как у людей?

— Разве у нас не как у людей?

— Ты же прекрасно понимаешь, о чем я?

— А тебя отношения наши не устраивают?

— Не в этом дело.

— Тебе что, плохо со мной? И давай сменим пластинку. У меня впереди выпускные экзамены. А сейчас, чтобы меня приняли в труппу театра, много будет зависеть от рекомендации Чубатого. Как он скажет, так и будет. Играть мне в основном составе или не играть — зависит полностью от него. Ты ведь хочешь, чтоб я играла?

— Конечно.

— Поэтому замуж мне сейчас нельзя. Надо детей рожать. А делать этого я не хочу.

— Почему?

— Фактура испортится. — Она неожиданно приподнялась. Взяла мои руки и приложила к своим грудям. — А ты не бойся! Потрогай. Какие они? Упругие?

Я кивнул головой.

— Ну так вот, — продолжила Люба. — После родов, когда начну кормить ребенка, груди обмякнут и повиснут, как у старухи. И живот одряхлеет. На нем складки появятся. И давай не будем об этом.

Она нагой пробежала по комнате, несколько раз повернулась на одной ноге, как балерина, помахала ножкой, потом остановилась около меня, сладко потянулась и сказала: