Валентин Крючков - На крутом переломе

— Прошу, Иван Николаевич, не ослаблять контроль над стройкой. Для нас АПР — все. Это стабилизация работы завода. Это — победа. Теперь у меня вопрос к Бухтарову и Фанфаронову: ответьте, почему у вас отставание по анодированной продукции? На старом оборудовании — дело не улучшится. Так и будете хромать. Надо форсировать пуск автоматов покрытия. Вашей руки на монтаже не чувствуется. Неувязок оказалось гораздо больше, чем мы предполагали. Главный инженер лучше вас следит за агрегатами. Почему в корпусе, товарищ Фанфаронов, так долго возятся с лентой передвижения? Что, до сих пор барабаны останавливаются не против ванн?

— Не могу сказать. Не в курсе, — хрипло, подавленно ответил Фанфаронов.

— Что значит: «Не могу сказать». «Не в курсе». Вас что, не интересует пуск автомата? Нравится воевать с красным цветом? Мы не позволим давить нас дефицитом. «Не могу сказать». Директору, главному инженеру завода надо знать, а товарищу Фанфаронову наплевать. Запомните все: на оперативку, на совещание четырехугольника прошу приходить максимально осведомленными. Тех, кто не знает дел цеха, буду оставлять для беседы. И не о звездах и луне, не о хоккее и шахматах — о соответствии занимаемой должности.

Никаноров неожиданно умолк — в голове его созрело решение. Раз без конфликта с общественностью Фанфаронова убрать пока нельзя, придется ускорить перестройку. Устраним это ненужное звено — корпус. Оставим в нем цехи. Начальник цеха — директор завода. Начальники цехов, думал Никаноров, молодые. Все с высшим образованием. С ними работать можно.

В эфире было тихо. И если бы знал Фанфаронов, что в этой тишине решается его судьба, он, наверное, нарушил бы эту тишину, взорвался, и голос у него был бы не хрипло подавленный, а разгневанно-обиженный.

Выдержав паузу, Никаноров несколько посветлел и голосом без прежней холодности спросил:

— Цех автонормалей, что у вас с центрифугой для сушки?

— Мы уже отладили, — уверенно отвечал Бухтаров. — Как раз перед оперативкой закончили. Перекос при монтаже был.

— Спасибо, хоть вы порадовали. Тем не менее, оба, вы, Бухтаров и Фанфаронов, в первую очередь, отвечаете за пуск автоматов. Думаю, настала пора уяснить, что с пуском этих агрегатов десять операций полностью автоматизируются. Повысится культура производства. Людям и труд станет в радость. Даже на таких громадинах. И в этом мне приходится убеждать тех, кто сам должен надоедать мне по разным вопросам, связанным с пуском. С завтрашнего дня прошу каждого из вас докладывать о ходе монтажа и отладки не главному инженеру, а мне. Дело в том, что Андрей Семенович уезжает за границу. На сегодня все. Оперативка закончена. Напряжение и темп прошу не ослаблять. С первых дней. Желаю удачи. До свидания.

Никаноров облегченно вздохнул и принялся убирать бумаги со стола в сейф, потом перевернул страницу — и его взору предстал столбик новых вопросов, он бегло пробежал их, чтобы дать заряд мозгам, чтоб зрело решение, и только успел захлопнуть блокнот, как по городскому телефону позвонил сын:

— Папа, ты скоро придешь?

— Уже собираюсь.

— Насчет мамы ничего не прояснилось?

— Ничего, сынок. Пока все без перемен. Я скоро приду, поговорим подробней.

— Приходи быстрей. Дед приехал.

— Ладно, Вадим, скоро буду. — А про себя подумал: как бы хорошо было, если бы сейчас дома хозяйничала Марина. Все умела и успевала делать сама. И как вкусно готовила. Да разве в этом дело? Сами бы все сделали, лишь бы она жила дома.

…Совместная жизнь Никанорова с Мариной началась, как и у многих других его одногодков: еле концы с концами сводили. На черный день откладывать было нечего, и они особо не сожалели об этом. Первые годы супруги жили у дяди Никанорова, Григория. Дом у него — под стать хозяину, добротный, пятистенный, под железной крышей, с небольшим пристроем, в котором он и поселил своего племянника, — утопал в зелени. Но зелень была не столько эстетическая, сколько, с крестьянской точки зрения, практическая: яблони, вишни, смородина, крыжовник, малина — словом, все, что родило и что можно было есть. Крестьянин чистых кровей, хотя и жил в городе, Григорий по-прежнему любил землю, и к тем, кто смотрел на землю, как на кормилицу, относился почтительно. Считая, что племянник его из-за науки своей от земли еще окончательно не оторвался, он отдал ему небольшой участочек, перед окнами, напутствуя:

— Клочок земли не страх какой, но прокормит, если не поленитесь. — Дядя хитро улыбнулся, похлопал Тимофея по плечу: — Ленивых в роду Никаноровых не было.