Валентин Крючков - На крутом переломе

В ранге чемпиона области выступал на первенстве ЦС. Первые поединки, хотя и волновался порядком, выиграл чисто. И судьи были единогласны. Ильич чуть не плакал от радости. Даже готов был сумку мою нести. В полуфинале было очень тяжело. Костромич обладал колотушкой — не приведи бог испытать! Все время приходилось быть начеку. Ногам досталось! Кроссы, выручили кроссы. И баскетбол. И все же я подловил его правой с боку — и он упал. В это время, пока шел счет, я успокоился, передохнул малость. После команды судьи «Бокс!» добивать противника — как говорят любители — я не бросился. Ильич заранее предупреждал: напрасная трата сил, береги их для финала, что я и делал. В финале у меня был опытный, даже опытнейший соперник с птичьей фамилией: Канарейкин. Но у этого Канарейкина такой послужной список! Одним словом, заслуженный мастер спорта. Ильич перед боем и говорит, хотя он и в годах, но такой опыт, такая техника. Пытайся держать его на дистанции. Сумеешь — побегай, как в полуфинале и ты, Борис Никаноров — чемпион! У тебя, должен сказать, и фамилия боксерская. Чемпионом страны одно время был Никаноров. Борис тоже. Я ответил Ильичу: это, конечно, весьма интересное совпадение. Спасибо за аналогию. Однако фамилия моя, Виктор Ильич, русская, а не боксерская. Деда ты сам видел. Он хлеб всю жизнь сеял и выращивал, нас растил, а под старость — пасекой колхозной ведает. Как видишь, хоть я и живу в городе, но корни во мне деревенские. Он к этому добавил: и сила в тебе деревенская. Должен сработать. К тому же и математику любишь. Давай, посчитаем все наши плюсы и минусы. И мы принялись считать. И получилось, что я должен выиграть. А бокса в финале не получилось. Я пытался держать его, как и учил Ильич, на дистанции. А он — не держится, да к тому же еще и поддает. Это в тридцать пять-то лет, бросается, как угорелый, и в ближнем давит, и все по корпусу бьет. Несколько таких атак его сказались: он сбил мне дыхалку. И все же один раз я встретил его как положено — он так и застыл на месте, словно вкопанный. Надо было тут же еще двинуть, а я подумал, что судья нокдаун будет отсчитывать. Но судья не засчитал. Он оттолкнул меня, подбежал к Канарейкину, взглянул в глаза — и резко махнул рукой: «Бокс!» Я тут же стал развивать атаку, стал ждать, как и договорились с Ильичом, и еще раз зацепил Канарейкина левой по корпусу. Он опять застыл, даже глаза закрыл от боли, но на ногах устоял. А судья посмотрел на меня и снова скомандовал: «Бокс!» Может быть, в третий раз мне удалось бы завершить дело, но тут гонг. Ильич аж пыхтит от радости. Пять ноль в твою пользу, говорит. Так держать. Второй раунд я все время стал проваливаться левой, и в это время Канарейкин входил в ближний бой, делал серию ударов и тут же отходил, вернее отскакивал. И я удивлялся — откуда такая резвость? Второй раунд за ним. Но я не устал, как в полуфинале. И в третьем раунде был, по словам Ильича, в ударе. Получалось, если не все, то большинство. А Канарейкин крепко подустал, вис на мне, вязал руки в ближнем, но делал это очень и очень умело — техника у него, конечно, отменная. И я заработал предупреждение за опасное движение головой. После этого оставалось одно — жать на полную катушку. Мне удалось раза три-четыре левой встретить его на «о’кей». Гонг застал меня в атаке. Я бил, как в мешок на тренировке. Но сила этих ударов, к сожалению, была уже не такой, как в первом раунде. «Ну, парень, поздравляю, ты справился со своей задачей. Хотя и получил предупреждение, но твои удары в концовке серий — впечатляли». И вот стоим в центре ринга. Усталые, возбужденные. Азарт боя начинает улетучиваться. И в сознании четко возникают упущенные возможности поединка. Я чувствую, понимаю с предельной ясностью, в чем мои огрехи. Невольно подумал: раз долго так совещаются — значит, намудрят. Канарейкин смотрит на пол. Он измотан до предела. И мне кажется, он не рад тому, что сейчас, так вот долго, приходится стоять в неведении судьбы своей. Во всем его облике не чувствуется ни грамма уверенности в победе. И вдруг судья поднял его руку. От обиды я не пожал руку его тренерам. Неужели такое возможно? А говорим! Ильич успокаивает, дескать, судьи ему дали возможность последний раз попасть на первенство республики, страны. Второе место тоже дает такое право. А он в этом году покидает ринг. И я спросил его: «А я-то здесь при чем?» Ильич не растерялся и говорит резко, прямо: «А при том, что не надо было зевать! Видишь — достал, а команды нет. Бей тут же еще, пока он плывет. И дело в шляпе. А ты чересчур гуманный. Видите ли, у него совесть на первом плане. Как кисейная барышня, разжалобился. На ринге надо быть жестче. Да и в жизни тоже. Учти на будущее. Без предупреждения ты чисто выиграл. А с ним — все сравнялось. И судьи отдали предпочтение более именитому». Как же так? Не надо быть кисейной барышней. Страшно представить, что может случиться, если бить уже поверженного. А где же честь, совесть? Где же гуманные принципы спорта? Есть ли они? «Надо быть жестче». И не только на ринге, но и в жизни. Может, в этом, и в самом деле, что-то есть.