Валентин Крючков - На крутом переломе

— Вот, в президиум поступила записка. Читаю дословно: «Может, не следует так круто с начальниками цехов. Страшно ходить на совещания». Подписи нет. Хотя и аноним, но отвечу: правильно поступил директор. Триста станков простаивали — это же целый цех! А других безобразий сколько!

В заключение скажу, товарищи, сегодняшнее совещание несколько необычное. Мне оно понравилось. И я прошу всех коммунистов рассказать о том, что они здесь увидели и услышали.

С совещания люди расходились, оживленно обсуждая увиденное и услышанное. И даже Фанфаронов, Кудрин и Северков, обычно осуждающие чуть ли не каждое начинание директора, выйдя на площадь перед Дворцом культуры, улыбаясь, шутили, хотя каждому из них было не до этого.

— А «Фитилек»-то ничего зафитилил, — небрежно бросил Северков.

— Да, — согласился Кудрин. — В следующий раз, если он будет, можно всего ожидать.

— Что имеешь в виду? — будто не понимая, на что намек, спросил Северков.

— Не прикидывайся дурачком! — шумел Фанфаронов. — Придешь начальником — уйдешь простым рабочим. Я Никанорова знаю. Слов на ветер не бросает. Опять что-то затеял. С меня потребовал список итээр корпуса, цехов. Сердцем чую: неспроста это. Может, пора заявление подавать?

— Ну, тебе, наверное, нечего бояться, — успокаивал Кудрин. — Хотя от Никанорова всего ожидать можно. А если он очередную структурную реорганизацию готовит? Что и говорить, ума ему не занимать. Говорят, он докторскую заканчивает.

— Вряд ли. Особенно теперь. — Фанфаронов бросил окурок в урну и добавил: — Ему теперь не до нее.

Они были близки к истине: Никаноров многое сделал на пути к докторской, но, понимая, что сейчас главное другое, отложил работу над ней до лучших времен.

Никаноров, закончив обход некоторых цехов завода, что стало его неотъемлемым правилом, сидел в кабинете усталый и опечаленный увиденным. В корпусе холодной высадки, куда он заглянул после воскресенья, прямо на участок, где работал член партбюро Евгений Осипов, чтобы самому убедиться в правоте слов рабочего, — его поразила жуткая картина: семь автоматических линий, словно после крупной аварии, застыли в унылом бездействии. Около каждой в беспорядке валялась металлическая тара — круглые ящики для готовой продукции, инструмент, тряпки, наладочные отходы и годные детали, небрежно рассыпанные по залитому маслом полу.

— Вот, Тимофей Александрович, — пояснял Осипов, — что значит план любой ценой, что значит поощряемое рвачество. Помните, когда я был у вас на приеме и говорил об этом? Прошло немало времени. Вроде, кое-что было сделано. И вдруг — опять! Поэтому и позвонил вам.

— А что вы предлагаете? — обратился Никаноров к Осипову, про себя думая: «План-то Фанфаронову надо делать. Что он мог предпринять еще? Заставить работать. Но люди почти все субботние и воскресные дни на производстве. Не выйдет. А Фанфаронов не мог ждать — пошел проторенным путем. Декаду обещал не завалить — и не завалил».

— Я что могу предложить, — Осипов неторопливо вытер руки сухой тряпкой, сунул ее в карман. — На мой взгляд, линии должны работать на один наряд. Обстановка требует.

— Все или каждая?

— Каждая. За все нельзя поручиться. Слишком много предоставится лазеек. Паршивая овца всегда в стаде есть. А на одной линии, где нас всего три человека, сразу будет видно, кто дурака валяет. С ним и справиться легче. Это первое. Следующее, что мы выиграем: свои линии коверкать, вот так, безжалостно, грубо, мы не позволим никому. Третье. Мы сами, поочередно, если возникнет необходимость, можем поработать и в воскресенье. Таким образом, шаромыг не потребуется допускать на линии.

Никанорову нравилась в Осипове уравновешенная рассудительность и какая-то внутренняя сила. Он не шумел, не кричал, а говорил толково и взвешенно.

— Предлагаю вам выступить инициатором. Я поддержу вас, Евгений Андреевич.

— Фанфаронов у нас не очень на новшества, — поделился своими опасениями Осипов. — Мы, было такое, сунулись к нему с этой мыслью. Он отругал и махнул рукой: «Зачем, дескать, телегу выдумывать. Работайте, как работали. И не создавайте себе и нам дополнительных трудностей. У тебя, что, — спрашивает меня, — зарплата мала? Больше всех в корпусе и так получаешь. А если желание есть, можешь получать еще больше: прихвати одно, другое воскресенье — и ты лидер». Вот ведь как повернул.