Валентин Крючков - На крутом переломе

Набрать номер Никаноров не успел — позвонили ему. И когда он снял трубку, то без труда узнал голос Угрюмова. «Видимо, опять что-то нехорошее», — отвечая на приветствие, горько подумал Никаноров. И он не ошибся.

Поздоровавшись, Угрюмов поздравил директора с пуском агрегата, выяснил некоторые подробности его работы и затем сообщил то, ради чего звонил:

— На вас, Тимофей Александрович, еще одна жалоба поступила. Содержание аналогично первым. Однако есть кое-что и другое. Вы становитесь популярным. Молотильников автор.

— Интересно, что бы сказали вы, Юрий Петрович, если бы находились на моем месте?

— Я бы сказал, что это — не главное. Главное, Тимофей Александрович, в другом письме. Оно написано в защиту вас. Хотя и опоздало немного. И тем не менее, хорошее письмо. Вы, пожалуй, и не отгадаете, кто автор?

«Вот нашел мальчика, чтоб загадки ему отгадывал. У меня и своих задачек море». И подчеркнуто сухо Никаноров сказал:

— Я и не собираюсь отгадывать. Своих загадок по горло. Да и министру о пуске АПР собрался доложить. В отпуск хочу уйти. От всех жалоб и задач. Хоть отдохну месяц. А тут вы со своими загадками. Извините, Юрий Петрович, мне они ни к чему. До свидания. — Но положить трубку Никаноров еще не успел, и когда услышал новость — замер от неожиданности.

— Автор письма — ваша жена! — громко и отчетливо прокричал Угрюмов. — Я снял копию. На «ксероксе». Присылайте диспетчерскую. Комната моя двести девятая. — И тут же положил трубку.

«Неужели от Марины? Это же здорово! — не выпуская трубки из рук, думал Никаноров. — Может, там обратный адрес есть? Эх, не успел спросить. А Вадим, как обрадуется Вадим! Она, наверняка, у отца где-нибудь. Не может быть такого совпадения в лекарствах. Да и мать никогда на ноги не жаловалась. И деньги потребовались, видимо, на одежду Марине. На питание. Да разве мало на что.

А все-таки, сколько времени уйдет у шофера на поездку за письмом? Минут сорок пять. Не менее. Пока разденется, пока поднимется, разыщет кабинет Угрюмова, пока выходит, одевается… А на открытие подсобного цеха придется, пожалуй, не ехать. Обойдутся и без меня. В жизни всегда без кого-то обходятся. Хотя нередко это идет в ущерб делу. Но сегодня — сегодня ничего страшного. Главный инженер и председатель завкома пусть едут. Не сторонние. Может, Кленов или начальник милиции что-нибудь узнали о Марине?»

Однако Никанорову не повезло: обоих на местах не оказалось.

Дожидаясь возвращения шофера, Никаноров позвонил главному инженеру, предупредил его, чтоб он учел и не забыл съездить на открытие подсобного хозяйства, где будет ждать Куманеев, потом вышел из-за стола и принялся расхаживать по кабинету. Разные думы одолевали его: и об отпуске, и о разговоре с министром, об Ольге, но главным образом — о жене. Ему казалось, да что там казалось, он был твердо убежден, что Марина слишком сгустила краски: ее болезнь и не такая уж обременительная для семьи, для него лично, как это представила себе она. Правда, бывали случаи, что она иногда падала, или вообще лежала и долгое время не могла двигаться. Но спрашивается: разве ее заставляют долго ходить? А как люди живут годами, не вставая с постели? Но Марина не захотела быть обузой… Плохо, когда придешь домой, — а поговорить не с кем. Поговорить просто так, о погоде, о новом фильме. Марина много времени проводила у телевизора. И ему тоже нравилось смотреть передачи «Вокруг смеха», «Что, где, когда?», «Очевидное — невероятное». И в бытность Марины дома, он нередко усаживался рядом с ней и охотно высказывал прогнозы, отвечал на вопросы, комментировал то или иное сообщение. И делал это больше для Марины, которой нравилось его слушать, она просила его, чтоб он всегда как можно больше говорил. Нельзя сказать, что таких вечеров набиралось много, но они были. Что ни говори, а хорошее память хранит всегда дольше, чем плохое. А как в театр ходили? И в Москве, когда брал ее с собой, чтоб познакомилась со столицей, побывали во многих театрах, начиная с Большого. Театр любили оба. С театра начались и беды, и то письмо Марины, после которого она уехала. Все руководство завода было с женами. Смотрели «Веселую вдову» с участием известного артиста из столицы. В антракте Марина вдруг почувствовала, что ее словно сковало. Стесняясь сказать мужу, что идти ей трудно, она весь вечер просидела, не покидая своего места. А когда спектакль кончился, скрывать боль было уже бессмысленно. Никаноров по телефону вызвал дежурную машину, осторожно одел Марину и с трудом вывел ее на улицу. После этого она наотрез отказалась ходить в театр вместе с заводчанами. Потеря не большая. Но потом появилось то роковое письмо. Письмо письмом, а как быть с Ольгой? От нее тоже так просто не отмахнешься. Забеременела. Что мне делать? Надо не перестраиваться, а определяться. С кем? Может, бросить всех? Кого это всех? Марину и бросать нечего — ее нет. И у меня к ней, как к женщине, тоже ничего нет. Хотя не совсем так. Осталась жалость к человеку когда-то, пожалуй, самому близкому, который попал в беду. Как жить? А как она поступила по отношению к нам с Вадимом? Вопрос тоже непростой. Разные могут быть суждения. Что за письмо? О чем оно? Откуда? А что из-за ее бегства осталось от семьи? Вадим и я. Практически каждый сам по себе. Если он будет продолжать в том же духе, то неизвестно, чем все кончится. Последствия могут быть самыми непредсказуемыми. Демократия демократией, а власть есть власть. У государственного аппарата силы большие. Хотя, если откровенно, многие и в период демократии умудряются жить по старым меркам. С Вадимом придется немало поговорить. Он поймет, что и к чему. Что бы там ни было, а парень неглупый, хотя и с выкрутасами. В молодости, наверное, все такими были: хотелось в чем-то утвердить себя. С Вадимом все образуется. А вот с Ольгой? Как мне хорошо с ней. И у нее. Но в последнее время все в отношениях с ней потеряло прежний интерес. И даже молодая, красивая Ольга наскучила. А почему? Видимо потому, что, как приедешь к ней — начинаются жалобы на жизнь, приставания поговорить. О чем? О нашем будущем? И предлагает ни много ни мало: уехать куда-нибудь. Легко сказать: давай уедем. А завод? Да и кто отпустит. Вадима, выходит, тоже надо бросать. Матерью ему быть она и в мыслях не представляет. Бросай, не маленький. Институт заканчивает. Как же так, родного сына и в сторону? И хотя, правильно, он не маленький, но еще не встал на ноги. Только на подступах к самостоятельности. Этот вариант — оставить Вадима одного — отпадает. Да, с Ольгой никакой ясности. Как и с Мариной? Что же мне остается? Работа, сын. Все? А разве мало? Ну-ка, пораскинь мозгами.