Лев Давыдычев - Случайный спутник (Повести и рассказы)

Домой Симка шла неторопливо, чтобы сохранить в душе то, что она пережила в театре, а ближе к дому — почти бежала, чтоб не исчезла решимость сообщить тетке, что до отъезда будет жить в гостинице.

— Понравилось? — небрежно спросила Аглая Алексеевна.

— Очень, — неохотно, даже с усилием ответила Симка.

— Словом, обслуживают вас неплохо, — сказала тетка. — Теперь ты представляешь, почему люди не хотят менять город на деревню?

— А зачем менять? — удивилась Симка. — Кому — что… Мне вот домой охота, в деревню. Вам здесь лучше пришлось… И не каждый день в театр ходите.

— Я не собираюсь тебя уговаривать, — тетка усмехнулась толсто и ярко накрашенными губами. — Я как раз согласна с тобой, что каждый волен… ну, по возможности, конечно… выбирать, где ему лучше жить и работать. Но ты моя родственница, ты мне симпатична, и я обеспокоена твоим будущим.

— А чего?

— Ты закончила всего восемь классов…

— Ходить далеко! — резко оборвала Симка. — На будущий год в техникум, может, пойду. А утром в гостиницу переберусь.

Утром тетка даже поплакала, долго отказывалась отпустить Симку, не открывала дверей. Симка молчала, потела, закутанная в теплый платок, но выдержала характер до конца.

Серафима долго искала тропинку, не нашла и побрела почти наугад. Думалось вяло, равнодушно. …Вот не понимает он, как ей отца с матерью жалко. Сразу как-то, чуть ли не в один день, постарели они оба, особенно отец. Семена-то они невзлюбили с первых, можно прямо сказать, взглядов, когда он демобилизовался и начал к Серафиме пристраиваться.

Вчера Степан Иванович заходил, по-доброму старался поговорить с зятем, весь свой характер будто с собой не взял, дома оставил; в глаза старался Семену смотреть, а у того в таких случаях глаза совсем глубоко уходят, ничего в них не видать. Отец вздыхал-вздыхал и признался, а по всему ясно было, что делать ему это ох как не хотелось; выговорил так, будто каждое слово прямо в сердце застревало:

— Не знаю… руки опускаются… от земли… бежать… детей отрывать…

— А я уж за избу задаток взял, — сообщил Семен с вызовом, — и в городе задаток внес. Задерживать меня здесь вы не станете, я так считаю.

Жалко было смотреть на отца. Серафима впервые видела его униженным и унижающимся…

— Внучки… — бормотал он. — Дочь опять же… а к чему?..

— Да как тебе не стыдно?! — крикнула, подбегая к нему, Серафима. — Ты бы еще ему в ноги пал!

— И это не поможет, — уже нехорошим голосом сказал Семен и усмехнулся недобро. — В городе я квартиру получу с разновсякими удобствами. Со временем, конечно. И дров не надо. И вода двух сортов по трубам. Газ к тому же.

— И у нас все это будет, — жалобно и угодливо произнес Степан Иванович. — Тоже со временем, конечно.

— Когда? Через десять лет? — только тут Семен повысил голос. — И не дети мы малые, чтобы вы, папаша, в нашу жизнь вмешивались.

— Сима-то дочь мне… внучки мои… и ты нам не чужой человек… Отрываться-то зачем?

Семен, встретив возмущенный взгляд жены, переборол себя и терпеливо повторил то, что от него слышали много раз.

— Я ведь не от работы бегу. Но мне нужна работа, которая мне подходит. Мне! К моим потребностям! А чего я тут у вас не видал?

И совсем обессиленный переживаниями, Степан Иванович ответил без надежды:

— Природа у нас…

Не рассмеялся Семен, и за это ему спасибо. Правда, губы в усмешке кривить начал. Серафима чуть ли не за руку увела отца со двора, привела в избу его и вот там на глазах у матери разревелась.

Манефа Алексеевна молчала, будто происходившее мало ее беспокоило, потом бросила в сторону дочери холодные слова:

— Сама-то не прогадай.

— А я-то что могу? Его не отговорить.

— Тогда и поедешь. Муж он тебе.

Степан Иванович уже просто удивленно проговорил:

— Голова даже толком не работает… не укладывается в ней, никак не укладывается…

— Укладется! — обрезала Манефа Алексеевна. — Теперь уж лучше вид показать, что с нашего благословения все делается. Не могла раньше на мужика во всю силу воздействовать, теперь слушайся.

До ночи она и Семен ругались в сарае. Впервые муж замахнулся на нее — слова подходящего сразу подыскать не мог, вот и сработала рука, взлетела и замерла, но было поздно: испуг и омерзение Серафима успела пережить.

— Ты… это… сама напросилась… — пробормотал Семен. — Сама… — Да я все организовал! — снова начал он. — За тридевять земель, что ли, уезжаем?

— Не против я твоего города, — вся сжавшись, заставила себя сказать Серафима. — Но высохну я там. Понимаешь? Ты-то отвык от деревни, тебе-то меня не понять.