Лев Давыдычев - Случайный спутник (Повести и рассказы)

— Проснись, поехали… ну, проснись…

Мне так не хотелось просыпаться. Смущало лишь то, что я не видел сон, а лишь слышал.

— Да проснись ты!

Это Любка будила меня.

— Ты откуда? — спросил я, еще ничего не соображая.

— Уже Каму переехала, — ответила Любка, — и только тут вспомнила, что тебя не подобрала. Поехали. Психовал тут? А? Чего про меня подумал? А?

Мы влезли в кабину. Любка протянула мне три папиросы. Я мигом очнулся.

— И спичек дам, — виновато сказала она, — мне все это главный инженер преподнес. Знаешь, усатый такой?

Рассказывала она торопливо, многословно, повторяясь, будто лишь для того, чтобы я не расспрашивал. Я и помалкивал, затягиваясь ароматным дымом так глубоко, что кружилась голова. Папиросы были самодельные, набитые каким-то очень душистым и крепким табаком — легким, как тогда называли.

Мне много приходилось ездить по самым невозможным дорогам на самых разных машинах, и могу заверить, что Любка была редким шофером. Огромный «студебеккер», которому было суждено сыграть в ее любовной истории не последнюю роль, Любка вела, казалось бы, без всяких усилий, за рулем сидела с той долей естественности, небрежности, какая отличает прирожденного шофера от старательного выученика. Машина, что называлось, слушалась ее… Почему же она проскочила мимо меня? О чем она думала?

…Мы опять долго не виделись с ней, и я тосковал. В душе возникали какие-то смутные предчувствия, недобрые и тревожные. Между тетей Лидой и Серегой установились ровные, как бы приглушенные отношения, но то, что поразило меня в ней в тот вечер, когда у нас появился Серега, исчезло почти без следа. Передо мной была все чаще некрасивая, пожилая женщина, угодливая и безропотная, которая уже не улыбалась, а старалась улыбаться…

Серега каждый вечер куда-то исчезал, и мы о его похождениях узнавали только по слухам, которых по нефтепромыслу ходило предостаточно. Серега приоделся, по военным временам стал прямо-таки франтом, завел большой фанерный чемодан с висячим замком, где накопил много одежды. И продуктов он приносил немало. Теперь они с тетей Лидой ели в закутке.

Ничего я не понимал…

Обычно Любка никогда одна не приходила на танцы: она договаривалась со мной или с подругой. А тут я увидел ее в клубе в окружении незнакомых парней. Она неестественно громко хохотала, но, увидев меня, оставила компанию.

Я не узнавал ее, Любку. Что изменилось в ней, я, конечно, определить не мог. Но что-то сразу бросалось в глаза. Она смотрела на меня и — не видела меня; слушала, отвечала, но ничего не слышала, отвечала невпопад, настороженно и в то же время радостно оглядывалась по сторонам, вся напряженная, то ли готовая к кому-то рвануться, то ли, наоборот, ожидая, что к ней с минуты на минуту кто-то бросится.

Любка в явном нетерпении глазела по сторонам, и я не мог поймать ее взгляда… Она вся была чужая. Ее пригласил парень из соседнего общежития, я постоял немного, прожигаемый умоляющими взглядами девчат, которые толпились по всем углам и рядами стояли вдоль стен, и пошел домой.

С полдороги я припустил бегом — мороз был далеко за сорок.

А дома — тоже не соскучишься. Были у нас жестокие враги — клопы. Ни разу в жизни нигде я больше таких зверюг не видел.

На них, негодяев, кроме физической смерти, ничего не действовало. Как-то мы в получку достали керосина, раздобыли пустых консервных банок и каждую ножку каждой койки поставили в банку с керосином…

Клопы падали на нас с потолка!

И вот однажды ночью, когда мы, злые, полусонные, давили клопов, раздался голос Сереги:

— Эт дело надо кончать.

Тетя Лида с распущенными волосами, с опухшим лицом (она по ночам часто плакала), сказала:

— Я в жилищную контору-то еще схожу.

— Эт мура. Они скорей нас отравят, чем этих гадиков. Словом, так… — Серега помолчал, словно обдумывая жестокость своего решения и проверяя его правоту. — Крови лишней у меня нету. Высыпаться я должен. Если клопов не выведете, я от вас уйду.

— Куда?

— Меня везде примут.

Серега с первого появления у нас был нагловатым, и к этой черте его характера все как-то притерпелись. Мужчины презрительно уважали его, многим было даже лестно состоять с ним в знакомстве, но вот все чаще и чаще стали ходить слухи, что в разных местах Серега нарывался на скандалы. Однажды его попытались избить самым серьезным образом.

Ко всему этому он относился спокойно и не обижался, когда встречал неприязнь к себе. Со мной он был откровеннее, чем с другими, и почти каждый день хриплым шепотом признавался: