Крис Краус - I love Dick

Джек, муж Шоны, был редкостной сволочью. Уильям рассказывал им о короткой встрече с американской активисткой Дженнифер Харбери, которая объявила голодовку и приковала себя к ступеням американского посольства в Гватемале. Крис и Шону история поразила. «Прошу прощения, Билл, – ехидно начал Джек. – Поправь меня, если я ошибаюсь, но разве Дженнифер не получила диплом юриста в Гарварде?» Он говорил с показной искренностью и тем соблазнительным голосом с хрипотцой, который пускал в ход, когда разговаривал с испуганными актрисами. «Ведь у нее есть бабки. Тебе не кажется, что если бы Дженнифер действительно волновала судьба мужа, она бы раздобыла четверть миллиона для Эль Капитано? Разве там не так все работает? Если бы она хотела, чтобы его освободили, она бы не стала устраивать представление на публике…» Джек Берман, ясное дело, был экспертом по поведению, подобающему Добродетельной Женщине. Ей подобает помалкивать и уважать право на «личную» жизнь. Все пять бывших жен Джека были образцами добродетели. Билл стушевался, а Крис на этот раз решила проявить свою добродетель – она не хотела портить Рождество.

26 ДЕКАБРЯ 1994 ГОДА

В понедельник Крис едет в Джей-Эф-Кей, чтобы встретить Сильвера из Парижа. Оттуда они планируют отправиться в другой (арендованный) дом в Ист-Хэмптоне, разобраться с затопленным подвалом, забрать несколько книг, которые нужны Сильверу для университета, и затем вернуться в Турман, где они проведут остатки рождественских каникул. Самолет приземлилися в семь тридцать, но они выехали из аэропорта гораздо позже: Крис опоздала на десять минут, Сильвер отправился ее искать, и они два часа кружили по терминалу в поисках друг друга. Они ссорятся из-за этого до самого Риверхеда. Около полуночи они, изнуренные, останавливаются в мотеле «Гринпорт Уотерфронт Инн» (ценник мертвого сезона). Впервые с того момента, как Крис выехала из Калифорнии, она не пишет Дику. Кажется, между ними с Сильвером до сих пор простирается четыре тысячи миль, расстояние изматывает ее. Но когда Сильвер наконец снимает одежду, они снова становятся родными друг другу: на нем ремень для хранения денег, сшитый накануне его отъезда матерью – меховщицей на пенсии. Ремень набит стодолларовыми купюрами. К июню они надеялись разделаться с самой дорогой ипотекой. Они считают деньги на кровати – двадцать пять хрустящих стодолларовых купюр – успех! Они рассчитывали на двадцать.

А потом они дважды занимались любовью, Крис расскажет Дику на следующее утро, когда наконец напишет ему письмо. Сильвер хотел добавить пару деталей, но Крис собиралась рассказать Дику о других вещах, о встречах со своими подругами Энн и Шоной.

«Дик, – написала она, отправив Сильвера за кофе, – эти дела с недвижимостью засасывают, интересно, вернусь ли я вообще к однообразной и унизительной работе над фильмом. Наверное, вернусь. Или писем тебе будет достаточно? Да, не знаю, может быть…»

Возможно, это она сказала Сильверу о своем чувстве отчужденности, возможно, он почувствовал это сам. Потому что на следующий день, двадцать восьмого декабря, вопреки собственному здравому смыслу, Сильвер нашел способ вписать себя обратно в историю.

Комната для гостей у Брюса и Бетси

Маунт-Тремпер, Нью-Йорк

Среда, 28 декабря 1994 года, 12 часов дня

Дорогой Дик,

дом оказался в ужасном состоянии, и у меня не было сил писать тебе после того, как мы на протяжении двенадцати часов откачивали воду из подвала, а затем сборы-покупки-дорога. Мы собирались ехать прямиком до Турмана, но в машине начали говорить о тебе, и Сильверу пришла в голову идея заехать к твоим друзьям Брюсу и Бетси в Маунт-Тремпер. То есть они как бы и его друзья тоже (впрочем, они перестанут ими быть, если найдут эти письма). Идея казалась дерзкой и едва ли осуществимой, но когда Сильвер позвонил Брюсу из телефона-автомата, тот сказал: «Ну конечно! Останетесь у нас на ночь!»

На следующее утро:

Семь сорок пять утра, Сильвер ушел за кофе, и я пишу прямо здесь, в кровати, под грудой шерстяных одеял. Тут и правда красиво: сквозь рифленое стекло французских окон можно разглядеть клен, замерзшую речку, лес и зимующих синиц. Двадцать лет назад это место могло бы стать идеальными декорациями для групповых галлюцинаций под кислотой.

Прошлым вечером Сильвер изо всех сил пытался упомянуть тебя во время последних конвульсий беседы. Наш приезд вплоть до этого момента был таким буржуазным, безличным… избитые темы для разговора: загородные дома, академическая жизнь, плюсы и минусы ежедневных поездок из пригорода в город и обратно. Когда мы уже собирались разойтись по спальням, у Сильвера хватило наглости задать вопрос: что Брюс и Бетси думают о тебе? Бетси вспомнила твое остроумное высказывание: «Я не верю в зло банальности, но я верю в банальность зла». Что общего у Дика с Ханной Арендт? Я терялась в догадках, пока Бетси и Сильвер рассуждали о банальности, которую ты избрал после переезда в Калифорнию. Сильвер, как обычно, вещал о мифическом влиянии Америки на европейцев – почему тогда твой опыт он воспринимает по-другому? Он казался таким словоохотливым. «Всю свою жизнь, – говорил ты, – я хотел перебраться в пустыню», и «Лежащий в основании всего нигилизм внушает ужас». В любом случае, Дик, ты мне нравишься гораздо больше этих людей. Брюс задает вопросы и никогда не слушает ответы. Бетси трещит без остановки, заполняя паузы. Она немного похожа на модель Рейчел Хантер: худая, грудастая, с плоской задницей и копной шикарных волос; она читала ровно то же, что и Брюс, но карьера сложилась только у него. Ты считаешь их обаятельными? Брюс, который выглядит даже старше Сильвера, и Бетси напоминают мне этакую стареющую парочку «рок-звезда – супермодель», которые часто встречаются в Ист-Хэмптоне – туповатые и зацикленные на себе. Я не понимаю, почему они мне так сильно не нравятся, Дик. Но это так. Наверное, я разочарована? В конце концов, мы с Сильвером приехали сюда с определенной миссией – быть ближе к тебе.