Александр Сердюк - Порог дома твоего

Каждый вечер, на боевом расчете, будут по-иному распределены на новые сутки все силы и средства заставы, неизменной останется лишь ее основная задача. Капитан Олейняк на боевом расчете формулирует ее следующим образом:

— Личному составу не допустить безнаказанного нарушения государственной границы. Каждому солдату проявлять высокую бдительность, действовать четко, смело и решительно…

…Над границей опускаются сумерки. Тускнеет опаленное жарким летним солнцем небо, расплываются на его фоне очертания наблюдательной вышки. Часовой, прохаживающийся вдоль перил верхней площадки, вот-вот сойдет на землю. Из тесного солдатского круга — ребята собрались под акацией, жадно дымят махрой, ведь ночью в наряде не закуришь, — незаметно, бочком выскальзывают те, кому пора на службу. Надо еще раз осмотреть оружие, постовую одежду, заглянуть на кухню. Подкрепиться у повара найдется чем, электрические котлы и титан действуют круглосуточно.

Дежурный все еще поглядывает на часы. И вот он уже стучится к начальнику заставы.

— Товарищ капитан, очередной наряд к получению задачи на охрану границы готов…

Капитан Олейняк, не дослушав рапорт, выбирается из-за стола, надевает фуражку и, привычно расправив под ремнем гимнастерку, шагает вслед за дежурным. На ходу, как бы между прочим, и тоже в силу привычки приглаживает густую щеточку своих черных, коротко и аккуратно подстриженных усов. Потом, между делом, он расскажет вам, как решил было обзавестись ими еще в пограничном училище. Доставалось же тогда молодому курсанту от офицера-воспитателя, пока последний не узнал, что дело тут вовсе не в подражании штатской моде. У Ивана Олейняка имелась на то особая причина. Он рос очень похожим на своего отца — так ему говорила мать, потому что сам Иван никогда в жизни отца не видел. Для полного сходства ему недоставало только вот этих усов. Парень еле дождался той поры, когда мог отрастить их, — уж очень хотелось повторить живые черты отца, не вернувшегося с войны…

Перед тем как отдать солдатам приказ на охрану границы, Олейняк поинтересовался, как они себя чувствуют, хорошо ли отдохнули перед службой, все ли взяли с собой — запасные магазины к автоматам, ракетницу, телефонную трубку…

В наряд уходит и ефрейтор Комаров — беречь пядь земли, за которую отдал свою жизнь Алексей Новиков. Я смотрю на стройного, подтянутого, с сосредоточенно-серьезным лицом парня и вспоминаю недавний рассказ Владимира о самом себе.

Комаров из Перми. Станция Кын, на которой жил до службы Алексей Новиков, находится в Пермской области. Именно туда посылал герой свою последнюю карточку родителям — Анне Дмитриевне и Александру Ивановичу.

— Когда в Перми узнали о подвиге своего земляка, многим ребятам захотелось на заставу съездить, — рассказывал Комаров, — а потом стало традицией — самых достойных посылать сюда служить. Вот и мне комсомольская организация оказала честь. — Комаров смущенно улыбнулся, торопливо добавил: — И не только мне. Шестакову Александру, например… Брезгину… Все трое здесь по ее путевке. Это, мы считаем, большое доверие — служить на заставе имени героя и земляка. И если уж здесь служить, то только с полной отдачей сил… Никак не иначе…

— Приказываю выступить на охрану Государственной границы Союза Советских Социалистических Республик! — властно и по-военному четко произносит начальник заставы.

— Приказано, — тут же слово в слово повторяет ефрейтор Комаров, — выступить на охрану Государственной границы… Боевая задача наряда…

Он запомнил каждую фразу приказа — на какой фланг ему следовать, где расположить свой наряд, как поддерживать связь с соседними нарядами и дежурным по заставе, какое направление перекрыть в случае тревоги.

И вот уже с улицы, сквозь плотные, сгустившиеся сумерки доносится команда: «Заряжай!». Холодно лязгнули затворы. Четкие, поначалу тихие шаги на вымощенной бетонными плитами дорожке вдруг сменяются гулкими ударами твердо, на полную ступню опускаемых ног. Солдаты строевым шагом подходят к обелиску между деревьями, виднеющемуся в пучке яркого света, падающего из окна, и разом останавливаются. Тишина и молчание. Мысленное, слышимое лишь собственным сердцем, прочтение слов, высеченных на мраморной плите. И снова слышен тот же гулкий, с усердием печатаемый шаг и лишь за воротами заставы — обычный, постепенно затихающий.

— Кто возглавит следующий наряд? — спрашиваю озабоченного сейчас Олейняка.