Григорий Луч - И мы солдаты...

— Не беспокойтесь, Марфа Игнатьевна. Сыт я.

— Нет, нет. Что вы! Говорят, поле перешел — к еде потянуло. Такой вы для меня гость, такой гость!.. С тех пор как получила похоронную, ничего не слышала о сыне. Разыскивала, да без толку все… — Старушка суетилась, хватая то миску, то черпак.

— Успокойтесь, Марфа Игнатьевна. Посидите, отдохните. Я все по порядку расскажу. А за стол еще успеем…

— Ладно, ладно, сынок. Слушаю тебя… Все-таки приготовлю, что бог послал. Не запасливая я. И магазин, поди, закрыли…

— Не беспокойтесь, Марфа Игнатьевна. Я непьющий, врачи не велят… А про Алексея Петровича сейчас расскажу. Все по порядку расскажу… Воевали мы тогда на Украине. В одном из боев погиб наш командир. Назначили нам нового — вашего сына, Алексея Петровича. Я сам издалека, из Куйбышевской области. С Алексеем подружились, будто с малых лет вместе росли. Потому как оба чуваши были. Однажды Алексей вынул из кармана маленький крестик. Подал мне, а сам смеется: «Мать дала на дорогу. Храни, сказала, он от смерти спасет. Не ради креста, а как талисман матери храню. А тебя мать с чем проводила?» — «Крест», — ответил я, тоже показывая ему свой золотой крестик. «И тебя с крестом! — засмеялся Алексей. — Если не жаль, давай поменяемся». Я согласился, отдал свой Алексею. А он отдал мне свой. Вот он…

Марфа Игнатьевна, увидев крест в руке приезжего, заплакала, запричитала:

— Ох, сыночек мой! Лексей! Лексеюшка! Где же ты? Поди, уж и прах твой превратился в землю… Почему ты не сохранил крест? Зачем расстался с ним? Не поверил, значит, матери…

— Успокойтесь, Марфа Игнатьевна, успокойтесь. Не убивайтесь. Будь я тогда рядом, может, уберег бы его. Но в том же бою меня ранили. Когда выписался из госпиталя, получил назначение в другую часть. Больше не удалось встретиться с Алексеем. Демобилизовался, женился, да неудачно. Как-то вспомнил Алексея, порылся в бумажках и нашел его адрес. Думал, что он вернулся с фронта. Приехал, чтобы посоветоваться со своим командиром. А его, оказывается, нет… Эх, сколько жизней отняла эта проклятая война!

Незнакомец замолчал, уронив голову на грудь. А мать командира беззвучно плакала, упав узкой грудью на край стола.

— Ох, как жаль Алексея! Поговорить бы, посидеть вместе… — вздохнул приезжий. Потом поднялся, собираясь уходить.

Старушка схватила его за рукав.

— Ты что, сынок, уходишь? Подожди… Как увидела тебя, будто сын домой пришел, Лексеюшка мой…

— Я вот… Да нет, я не спешу, — пробормотал гость. — Вот вам крест сына. Мой крест не сберег его. Эх, будь мы тогда рядом!..

Старуха несколько раз поцеловала крестик и вернула его незнакомцу.

— Раз мой сын подарил его тебе, пускай у тебя он и будет. Я долго не проживу. Храни его, коль уважал Алексея…

— Спасибо вам, — низко поклонился гость, пряча крест в нагрудный карман. — До самой смерти носить буду. Детям оставлю. Пускай помнят моего боевого друга — Алексея Петрова.

— Марфа Игнатьевна, что же это такое: калитка в палисаднике сломана и оградка еле держится. Никто не помогает?

— Что тут сказать, сынок? Школьники-то не осилили. Сама уж стара — не сладить с таким делом. И родня у меня такая — нет мужчин. Зять инвалидом вернулся с войны. Мучился, мучился, потом слег. Десять годочков уже прошло, как похоронили. Дочка осталась с мальчиком…

— М-мда, — сказал незнакомец многозначительно.

— Так вот, сынок, и живу, смерти жду. Скоро в моем Доме совсем потухнет очаг.

— Нет, Марфа Игнатьевна, не надо смерти ждать. Жить надо. Десять лет, двадцать лет, тридцать… Вон как греет солнце! Всем хватит тепла.

— Оно, конечно, сынок. Солнца на всех хватит. Но долго хворать не хочется: людям обуза.

— Что вы, Марфа Игнатьевна!

— Какой толк от старухи, сынок? Сил нет, памяти нет… Опять вот забыла: как звать-то тебя?

— Лаврентий.

— Да, Лаврентий… Ладно, не в старое время живем. Тогда бы я давно с голода померла. Сейчас пенсию дают, дрова бесплатно привозят. Для старых и электричество бесплатное.

— Это хорошо, но за домом тоже надо присматривать.

— Про то я уж ни с кем не говорила. Из правления не вижу никого… Да и к чему? Все одно недолго жить…

— Опять о том же. Ничего, не волнуйтесь. Сегодня же отремонтируем, да что сегодня — сейчас же, только помощника найдите.

— Вот спасибо-то! Пойду Петруся позову. Внука моего. Сегодня воскресенье. Не учатся. Я скоро. — Старушка торопливо заковыляла к калитке.

Лаврентий остался на дворе один. Лицо его сразу изменилось. Глаза обежали двор цепким, все запоминающим взглядом. На губах появилась кривая усмешка. Через минуту лицо его опять приняло прежнее — задумчивое, озабоченное выражение.