Николай Лохматов - Булатов курган

— Ну это ерунда на постном масле! Не твоего ума дело! Оштрафовать тебя надо на десять трудодней… Чтоб не самоуправничала!

— Думать воля ваша, а решать — собрание будет.

Лицо Кондрата ожило в улыбке.

— Правильно сделала, дочка! — вмешался он в их спор.

— Вот те на! — развел руками Горбылев.

— Именно так! — твердо произнес Кондрат, поднимаясь со стула. — По-иному быть не может.

— С каких же пор ты такой сердитый? — Рот Горбылева искривился в ехидной усмешке. — Неужели на тебя так подействовал строгач?

— С тех пор, Егор, как тебя узнал.

— Н-да, понятно, — покачал головой Горбылев.

— Хорошо, если так! — Кондрат взял картуз, вышел из избы.

Вслед за ним, не обронив ни слова, выскочил Горбылев.

Кондрат не стал ждать кладовщика, пошел в поле посмотреть всходы. Когда за грядой березняка скрылась деревня, из зарослей навстречу ему шагнула Ульяна Цыплакова.

— Постой, Кондрат Романович! Мне сказать тебе надо… — глухим, прерывистым голосом позвала она.

Кондрат в упор посмотрел на нее. Лицо Ульяны зарделось, большие темные ресницы прикрывали от него глаза. Под легкой голубой кофточкой высоко поднималась и опускалась грудь. «Волнуется», — догадался Кондрат и предложил:

— Отойдем с дороги, посидим на пеньках…

— И правда! — спохватилась Ульяна.

В зарослях орешника Кондрат предложил ей сесть на березовый пень, сам пристроился напротив на трухлявой колоде. Здесь было тихо и сумрачно. Из оврага тянуло прелой осокой.

— Много дней хочу тебе сказать, а все случая не было, — по-прежнему волнуясь, начала Ульяна. — Думала, и не встречу живого.

Кондрат, сдерживая ухмылку, заглянул ей в глаза. Они были синие-синие и немного грустные.

— Я не шучу! — поймав его взгляд, упрямо произнесла она. — Бойся Тихона! Хотя он и муж мне, а умолчать не могу. Старик видел нас на кургане. Наплел бог знает что. Тихон, конечно, взбесился. Грозил убить тебя. Он такой, родной матери, не моргнет, голову отрубит.

— Спасибо тебе, Ульяна! — серьезно сказал Кондрат. — Вижу, честной души ты человек! Мужа и того не щадишь.

— Постыл он мне… — Она еще ниже наклонила голову, на кофточку, точно горошинки, посыпались слезы. — А благодарить меня не за что. Это я должна кланяться тебе в ноги.

— Как же ты, Ульяна, решилась замуж пойти за такого? — участливо спросил Кондрат. — Собой ты пригожа, из рук дело не выскользает. Могла бы получше кого подыскать.

— Кончилась война. Думала, мужа дождусь, а он не вернулся. Там же остались и отец и брат. Мать не перенесла горя — слегла в постель и не поднялась. Осталась я одна. Ребенка мне не послал бог. Да и жили мы без году неделю… — Ульяна вздохнула, с головы на грудь упали белые, как лен, косы. Она отбросила их назад, вытерла платком мокрые глаза. — Думала, с тоски помру. Приду с работы домой — пустота, и ну реветь. Бывало, услышат соседи, успокаивают, а я остановиться не могу. Вот и решили просватать меня. Кто-то услышал, что в Заборье, на Выселках, Тихон Цыплаков собирается жениться, да невесту никак не найдет. Вот меня и познакомили. Не нравился он. Да уж больно напевал сладко, что и любить и уважать будет. Задумалась я: «Кому я нужна?» Вот и согласилась. Сыграли свадьбу. «Ну, — говорю себе, — кончились твои муки, Ульяна!» Да не тут-то было. Муки-то только начались. Что муж, что свекор — одного поля ягодки. Так уж и быть, расскажу тебе, чтобы понял, через какое я несчастье прошла… На третий день свекор стал приставать: то ущипнет украдкой, то обнимет. Я пристыдила его. «Грех», — говорю. А он серьезно так сказал: «Божий дар не грешен. А мы с тобой твари господние». Погрозилась мужу сказать, опять не помогло. Однажды, летом это было, только что убрали сено наверх. Тихон пошел в кладовую, вызвали его, а я осталась дотаптывать сено. Вдруг слышу, заскрипели ворота, внутри засов загремел. «Что такое?» — думаю… Глядь, а наверх лезет свекор. Глазища — во, по ложке. — Ульяна сложила указательный и большой палец в кружок, показала Кондрату. — Горят, как у волка. Борода всклокочена. Хотела бежать, а ноги ни с места. Подошел он молча, схватил поперек да и на сено. «Бесстыдник, — кричу, — брось!..» А он зажал ручищей рот, ну и… Вскоре я почуяла, что матерью буду. От кого, сама не знаю. Так и растут мои детки, не ведают, кто их отец. Вот какая я нехорошая…

Кондрат вздохнул.

— Плохо твое дело, Ульяна.

— Может, и зря я призналась? — совсем тихо проговорила она. — Умереть бы с этой тайной. А вот не выдержала… Вроде легче на душе стало.