Николай Лохматов - Булатов курган

— Работа, скажу, у тебя, дядя Лаврентий, нарочно не придумаешь, — нарушил тягостное молчание Петр. — Ходишь, как дачник. Уморишься — отдохнешь. Никто не погоняет.

Бадейкин злым взглядом смерил худощавую фигуру парня.

— Хорошего ничего не скажешь, — пробормотал он. — Бегаешь, бегаешь, сапоги истреплешь, а больше трудодня не заработаешь.

— Шел бы ты пахать, — не унимался Петр. — Тут надо ходить, а не бегать, и заработок больше.

Бадейкин нетерпеливо заерзал на месте, со смаком затянулся цигаркой. Из его волосатых ноздрей вырвались струйки дыма и потянулись к слезившимся глазам.

— Парень-то дело говорит, — заметил Кондрат.

— Ты, Романыч, знаешь, не гонюсь я за орденами. Как-нибудь и так проживу, — с нарочитым равнодушием произнес Бадейкин. — Дали дело, за него и в ответе.

— Ты это о каких орденах речь-то повел? — перебил его Кондрат, поднимаясь. — Что-то я не возьму в толк.

— Разве не знаешь? — Бадейкин тоже встал, озираясь, попятился.

— Не юли, а отвечай! — Брови Кондрата сошлись в одну линию.

— Что пристал? Не понимаю. Аж с лица сошел. Ну, покелева! Тороплюсь.

Кондрат схватил Бадейкина за плечо и рванул к себе так, что голова у того заболталась, как неживая.

— Сначала ответь на вопрос, потом иди! — прохрипел Кондрат.

Редкие усики учетчика задергались, плечи приподнялись, острые глаза забегали. Сейчас он походил на пойманного в клетку ястреба, который в любую минуту готов взмыть в небо.

— Ты поосторожней, — еле слышно прошептал он. — По закону ответишь за это.

— О законах заговорил? — процедил Кондрат. — А когда деньги колхозные присваивал, что тогда не вспомнил о законе?

— Отпусти его, дядя Кондрат! — посоветовал Петр. — Разве он имеет понятие?!

Глаза Бадейкина, казалось, впились в конопатое лицо парня. Кондрат отстранил Петра, в упор спросил у Лаврухи:

— Ну, что ж молчишь? По-твоему, я за орденом гонюсь? Больше меня ничего не интересует? То-то вы с Горбылевым заартачились, когда я начал налаживать севооборот. Зачем? Забот много. Поскорей посеять, доложить, а потом живи спокойно. Орденов, мол, нам не нужно. Нет, брат, шалишь… Так это не пройдет. Пока жив — душу из вас вымотаю. Один не осилю — людей подниму! Покоя от меня не ждите. За каждую утерянную соломинку с лихвой возьмем. — Он передохнул и, не спуская осуждающего взгляда с Бадейкина, ближе подтянул его к себе. На шее вздулись желваки. — Понимаю, тебе с Горбылевым я что бельмо на глазу!

Голос его стал хриплым, каждое слово произносил с расстановкой, будто с большим трудом вырубал их из камня.

— Потому и стараюсь, что колхозом живу и за колхоз вырву любому глотку. — Оттолкнув Бадейкина, Кондрат уже отходчиво добавил: — Запомни, Лаврентий, и другому накажи. Возьмемся все хорошо за дело — толк выйдет. — И тут же махнул рукой: — Да, впрочем, что тебе говорить — в ступе воду толочь. Мелкой ты души человек.

Оправившись от испуга, учетчик неторопливо загасил окурок.

— Ну, покелева! — стараясь быть спокойным, произнес он и, перекинув через плечо сажень, медленно пошел к оврагу.

Понукая усталых лошадей, Кондрат и Петр ходили по кругу. Во всю силу легких Кондрат вдыхал аромат вспаханной земли и молодой зелени, вслушивался в ликующую песню жаворонка. Грудь его наполнилась радостью.

Петр тяжело переставлял ноги, словно к ним навязали гири. Когда Кондрат оборачивался к нему что-либо сказать, парень в ответ виновато и криво улыбался. А как только солнце начало клониться за верхушки березняка, силы у него иссякли.

— Дядя Кондрат, может, кончать будем? — тихо спросил он. — Ноги гудят, не могу больше.

— Жидковат ты, парень! — Кондрат взглянул на его усталое лицо. — Закалки нет. Она ох как нужна человеку. Что ж, придется кончать, коли так.

Они распрягли лошадей. Поудобнее положив хомуты, прилегли на них. Кондрат закурил, задумчиво уставился в небо. Синева, казалось, подступала к самым глазам. Ему даже захотелось дотронуться до нее, но высунувшееся из-за леса облако подчеркивало ее безграничную даль. Сколько раз приходилось ему смотреть на нее! Сколько в сердце рождала она новых дум, будила воспоминаний!

— Молод ты еще, Петруха, хоть и в армии отслужил, — нарушил молчание Кондрат. — Потому и в делах житейских мало смекаешь. Вот здесь земля сейчас, видишь, какая! Воткни в нее палку — дерево вырастет. А упустишь момент, проваландаешься — почва выветрится, заклекнет, тогда ее обсеменяй хоть самым лучшим зерном — толку все равно не будет.