Николай Лохматов - Булатов курган

Кукурузные зерна с рубчиком посредине отливали позолотой. Они, как живые, лились в котлы. Кондрат вместе с доярками плескал в них воду, подносил к плите дрова. Распаренные семена перемешивались с резкой, разносились по стойлам.

Коровы сначала ткнули в кормушки морды недоверчиво, но, лизнув раз-другой, набросились на корм.

— Шуму будет в достатке, — разглядывая разбухшие зерна, сказал Кондрат.

Жбанова испуганно взглянула на него.

— Покормили, может, и довольно?

— Что имеешь в виду?

— Все о семенах.

— Как дальше жить думаешь?

— На бугорках щетинка показалась, — кивнула Жбанова на выгон.

— Это разве корм? До настоящей травы еще закукуешь. — Кондрат обернулся к ней, в упор спросил: — Боишься?

Жбанова опустила голову, промолчала.

— Не по своей воле, Анастасия Гавриловна, травим. Колхозники обязали нас. Поняла?

Кондрат свернул цигарку, но курить не стал, заложил за ухо.

— Мы не только спасем стадо, пойми это. Нам нужно и молоко и мясо. Здесь потребны меры крутые, иначе делу хана.

— Нет, ничего не понимаю! — воскликнула Жбанова. — Почему колхозники не побоялись потравы семян? А начальство почему отказалось подписать? Трусят, что ли? Горбылева чуть ли паралик не хватил, когда сказала ему о кукурузе.

Кондрат усмехнулся.

— Пасуют перед ответственностью. Подохнет скот — спишут: мол, мы тут ни при чем, стихийное бедствие. А за семена спасибо не скажут. Пойти на такое может только настоящий хозяин. Колхозники-то и поддержали нас.

— Вон, оказывается, почему упирался Горбылев! — догадалась Жбанова. — На стихию, значит, хотел свалить. — Она подхватила ведра с распаренным зерном и, покачиваясь, пошла к кормушкам.

Кондрат помял папироску, закурил. «Как бы не перекормить, — забеспокоился он, — ляжет на желудок камнем зерно, тогда конец».

— Понемногу, Анастасия Гавриловна. Беды бы не случилось, — предупредил Земнов.

Во двор зашли Варвара и Марья Ниловна. Они молча следили, как жадно хватали коровы перемешанное с мелко нарезанной соломой мягкое, приятно пахнущее зерно.

— Теперь есть что пожевать, милые, — вздыхала Жбанова, поглаживая костистые головы животных. И тут же с возмущением добавляла: — Скажи на милость, на стихию хотели свалить, окаянные. Не выйдет!

Ей на это никто не отозвался. Каждый понимал волнение заведующей фермой. Не поддержи колхозники потраву семян — весь бы скот передох.

— Вот и силос пригодился, — не то с усмешкой, не то с сожалением заметила Марья Ниловна.

— Может, и к лучшему, — ответила ей Варвара. — Травы сколько уходит под снег — рук не хватает. А тут ещё это… — кивнула она на семена.

— Вчера Строев давал распоряжение пойму пахать. На ней, мол, кукурузе место.

Кондрат, потискав окурок пальцами и бросив его под ноги, заметил:

— Пойму не пахать, а неплохо бы почистить: посбивать кочки, кустарники посрубать, убрать хлам всякий. Паводок чего только не наносит каждый год.

Марья Ниловна, взглянув на бригадира, подумала: «Кто про попа, а он про дьякона». А вслух проронила:

— Пойдет трактор — сровняет и кочки и колдобины.

— Все чего-то крутят и крутят, — не обращаясь ни к кому, проговорила Варвара. — Колхозников совсем задурили.

— Хозяина нет, а то взял бы грязную метлу и погнал всех указчиков, — сердито бросила от стойла Жбанова.

— Хозяева-то есть, Анастасия Гавриловна, — поднял на нее взгляд Земнов. — Это вот ты, Ниловна, Варя… Я говорил тебе. Только мало кто слушает нас. Не в ногу друг с другом шагаем. А то разве было бы так? Но пойму портить все равно не дадим. Хватит из нас дураков корчить… Вам советую, — обратился он к Варваре и Марье Ниловне, — взяться за нее. Пока трава не пошла в рост.

— Разве нам осилить? — уставилась на него Марья Ниловна. — Там гектаров двести с гаком.

— Ничего, осилите. Как маленько пообсохнет, с Петрухой поговорю. Пусть свою комсомолию организует. С такой оравой за два дня одолеете. — Кондрат поглубже нахлобучил картуз, направился к выходу.

И Марья Ниловна и Варвара, пряча друг от друга взгляд, украдкой провожали его. И думали они о бригадире по-разному.

Афанасий Иванович Ивин отличался пунктуальностью. Ровно в девять утра он открывал магазин. В пять вечера — вешал замок и уходил. Был точен сам, требовал того же и от покупателей. Если приходили позже, то завмаг уже не делал одолжения. К этому за годы его работы привыкли все.

Еще до войны он окончил курсы продавцов. Но работать не пришлось, призвали в армию, потом он ушел на фронт. Под Смоленском его задело осколком. А когда встал на ноги, его послали заведовать сельмагом в Заборье. Тут он и развернулся. Прилавки пополнились новыми товарами. За покупками сюда приходили из других деревень, даже приезжали из города.