Николай Лохматов - Булатов курган

— Дело, конечно, завидное, — заговорил он с затаенной досадой, понятной только Варваре. — Поразмыслить только надо.

— Чего тут размышлять? Не знаю.

— Тебе, может, ясное, а вот мне еще не совсем. Потерял веру я…

Ребров снова взял бутылку, обвел взглядом стол: все ли опорожнили свои рюмки. Налил водки и взялся за бутылку портвейна. Но Жбанова и Варвара запротестовали. Надя не пила совсем.

— Эх, не компанейский вы народ! — качнул старик головой. — Ну, за нашу дружбу!

Он со стуком поставил на стол рюмку, крякнул:

— Первая комом, вторая соколом… Ну, а третья мелкой пташкой полетит! — Хитро прищурив глаза, улыбнулся.

Надя подрезала сала, подала огурцов.

Бадейкин, косясь на Земнова, быстро двигал челюстями, то и дело подбрасывая в рот куски то сала, то дичи.

Ребров подталкивал локтем Жбанову, захмелевшим голосом твердил:

— А пели-то как? Боже ты мой милостивый! Красота-то какая, а? — Он крутил головой так, что сивые завитки его волос спадали на изрезанный морщинами лоб. Потом наклонился к ее уху и зашептал: — А то споем, Настя?

Это было сказано так, будто за столом с ним сидела не пожилая, в морщинах женщина, а юная красавица с таким звучным именем.

Но нет. Это была не Настя. Потому и не получил Ребров ответа на свою совсем по-молодому прозвучавшую просьбу.

Жбанова поднялась, пересела на другой край стола, поближе к Наде, которая украдкой и с ожиданием поглядывала на отца.

Проводив соседку непонимающим взглядом, Ребров зажал в кулак сивую бороденку.

— Ну что, дядя Игнат, по мелкой птахе, а? — кивнув на бутылку, шепнул Бадейкин.

Ребров вместо ответа запрокинул голову, затянул дрожащим сипловатым тенорком:

— Неужели ты сам не понимаешь? — продолжала между тем Варвара. — Когда-то ты знатным человеком был. Тебе самая стать в колхозе работать. А ты отбился от своих людей. С утра до вечера по лесу гоняешь. Одичал совсем!

— А что в нашем колхозе? Много ли на трудодень? — вмешался Лавруха, которому давно не терпелось вставить свое словечко. — За что работаем? Вот если бы в «Прилив» попасть, тогда разговор другой. По трояку на трудодень дают кроме всего прочего.

— Как потопаешь, так и полопаешь, Осипыч, — с укоризной отозвалась Варвара.

— Кому, кому, а тебе бы помолчать! — напустилась на него Жбанова. — Это ты-то работаешь, бесстыжая твоя рожа? Любая баба вперед тебе сто очков даст. Ударник!.. Водку жрать!

— Ты что-то запел не своим голосом, — усмехнулся Ребров. — Еще весной хаил соседей.

Кондрат молча покосился на Лавруху, на его рыжие вздрагивающие усики.

— Вот твоя и защита, — насмешливо бросила Варвара.

— Я в ней не нуждаюсь, — отрезал Кондрат. — Живу своим умом. Мое дело такое же нужное, как и всякого колхозника.

— Это правда, — подтвердила Кравцова. — Да только им можно и на досуге заняться. Была бы охота.

Кондрат снова взглянул на Варвару. Ему показалось, что в ее глазах мелькнуло насмешливое выражение.

— Без меня как-нибудь обойдетесь, — отрубил он. — В колхоз я не вернусь.

— Вот как! — Варвара порывисто встала. — Спасибо за хлеб-соль.

Она набросила шубку и, не попрощавшись, шагнула к двери.

— Зря на народ плюешь, Романыч, — сурово произнес Ребров. — Один плюнешь — ничего не станет. Народ плюнет — утонуть недолго.

Кондрат никого не удерживал. Оставшись один, он молча сидел за столом, подперев рукой голову. В избе стояла напряженная тишина. Только в верхнее стекло окна, словно просясь на ночлег, осторожно постукивала озябшая ветка липы. Он поднял голову, холодно оглядел неубранный стол, знакомые картины на чисто вымытых стенах, кружевные занавески на окнах. Надя стояла у двери, ведущей в кухню, вытирала слезы.

Кондрат тяжело поднялся со стула и ушел в другую половину избы.

Не спалось в эту ночь Варваре. Вспомнились слова Алешина: «Только вчера разговаривал с секретарем обкома. О тебе говорили. Посоветовал рекомендовать тебя председателем». Варвара настаивала на Земнове.

— Подождем с ним, — сказал секретарь. — Подумай и берись!

До сегодняшнего разговора с Кондратом и думать не собиралась. «А теперь?»

В груди закипела злость. Вместе со злостью росли и силы.

Позади остались вьюги, морозы. Наступила стремительная весна. Все залило солнцем. Яркие лучи змейками играли в лужах, искрились на камнях, поднимали тонкий парок над пашнями. Они проникали и в глухие лесные уголки. Затерявшись в глубоких оврагах, островки снега от их прикосновения плавились по низинам говорливыми ручейками.