Николай Лохматов - Булатов курган

Старик шевельнул бровями, поморщился.

— Приехал на выставку, вижу: с нашими результатами еще рановато в передовой ряд соваться. Похвалить-то меня похвалили, но машины не дали. Про бахвальство и я помнил, а люди еще больше. Как только вернулся из Москвы, начали посмеиваться. Тащишься, бывало, на какой-нибудь кобыленке, а кто-нибудь нет-нет да и кольнет: «Смотри-ка, как на легковике жмет, кустики мелькают». Неприятно было, а виноват сам. Надо бы насмешки признать, вполне заслужил их, а я стал злиться. И на кого? На бабенок, которые в звене работали. Придирался ни к чему, покрикивал. Они, правда, долго терпели, молчали, а потом взяли да и пошли в правление: «Не будем, — говорят, — с Ребровым работать». Их уговаривать, упрашивать, а они себе: не будем, и все тут. Правленцы бились, бились, а потом видят, ничего не выходит, взяли да и того меня… — Он сделал такое движение рукой, словно смахнул что-то неприятное.

Горбылев коснулся усов, спросил:

— А дальше?

— Слухай. Не для бахвальства, а для дела говорю. Отступили от меня люди. Тяжело было, сказать невозможно. Как только, бывало, заговорят про успехи какого-либо звена, у меня внутри все переворачивается. В правление тоже перестал заглядывать. Так месяца три тянулось. Жена и та за меня вся высохла. Когда немного пришел в себя, на хозяйственном дворе немного работал, а тут война. Теперь, спасибо Романычу, конюхом стал. Разумеешь? Может пригодиться… — Горькая усмешка скривила обветренные губы старика.

Горбылев по-прежнему пускал дымок. На лице его играла злая ухмылка.

— Болтаешь ерунду на постном масле. «Пригодиться», — передразнил он старика. — Ну а что тут может пригодиться?

— Эх, — покачал головой конюх, — забубенная твоя головушка. Хватишь ты со своим упрямством горя.

— За меня не волнуйся.

Старик забрал обструганные Кондратом доски, направился в избу.

Горбылев так и остался сидеть на бревне.

Кондрат не помнил, как миновал деревню, пересек поле. Плечи его опустились. Лицо стало землистым, посерело. «Все ясно, — размышлял он. — Не нужен я колхозу. Видишь ли, народу спать не даю».

В сухом, прожаренном солнцем воздухе с новой силой зазвучали крикливые слова Горбылева: «Что ты для колхоза сделал? Ерунду. А людей от деда сколько отрывал!» Кондрат будто только сейчас понял смысл этих слов. «Выходит, я бездельник? Чужой труд присваиваю? — спросил он себя. — Крепенько путает, не выскочишь!..»

По небу ползло серое, грязное облако. Оно наплыло на солнце и, словно глыбой, придавило землю.

Кондрат пересек ручей и оказался в небольшом селе, прижавшемся к лесу неподалеку от Заборья. На окраине у ларька толпились люди. Не отвечая на приветствия, Кондрат протиснулся к прилавку, сунул в карман поллитра водки, вышел на крыльцо и тут столкнулся с Цыплаковыми. За поясами у них торчали топоры. Федор и Тихон держали по небольшой сумке, вероятно, с инструментами. На плече Дениса Прохоровича, поблескивая острыми зубьями, лежала пила.

— О-о-о! Какими судьбами? — В бороде старика заструилась хитрая усмешка. Кивнув на оттопыренный карман брюк, он посочувствовал: — Понимаю, это тоже не лишнее, когда на душе кошки скребут.

— А вы что, все на стороне заколпачиваете? — сказал Кондрат. — Шли бы в колхоз, там тоже плотники нужны.

— Я думал, сейчас пойдем на лужок да посидим за маленькой, а ты… — Денис Прохорович огорченно махнул рукой.

Кондрат промолчал. Ему внезапно с особой четкостью припомнился майский вечер, ребятишки, гонявшиеся за жуками. Повозка, на которой, вытянувшись, лежал отец. А позади со скрученными назад руками шел Денис Цыплаков. В ушах прозвучал крик матери: «Убили!..»

— Ну как? — словно сквозь сон, услышал Кондрат голос старика. — Сейчас возьмем еще одну, закуски побольше и гульнем.

— Ни к чему это! — Земнов спустился с крыльца и направился к лесу. Отойдя шагов двадцать, он машинально обернулся. Старик стоял на крыльце и косо поглядывал ему вслед. «Ищет лазейку, — подумал Кондрат. — В друзья напрашивается. Серый волк с овцой не дружит». От этих мыслей даже заломило в груди. Но, вспомнив про бутылку, он заторопился.

У опушки леса Земнов вытащил из кармана поллитровку, взболтнул ее и прямо из горлышка потянул водку. Едкая, дурно пахнущая жидкость обожгла глотку, перехватило дыхание. Оторвавшись от бутылки, Кондрат открытым ртом хватал воздух. И тут ему показалось, что сквозь прозрачную, прохладную влагу на него смотрят насмешливые глаза Цыплакова.