Исабель Альенде - Игра в «Потрошителя»

После ночи, полной мучительных сновидений, которые она не могла вспомнить, Индиана проснулась рано. Чтобы успокоиться, втерла в запястья несколько капель померанцевого масла — выжимки из цветков апельсинового дерева, и спустилась к отцу на кухню, приготовить мятный чай с медом и приложить лед к распухшим векам. Индиана чувствовала себя совсем разбитой, но после чашки чая и двадцати минут медитации ум прояснился, и она могла уже несколько отстраненно оценивать положение вещей. Не без основания считая, что подобное просветление долго не продлится, Индиана решила действовать, не дожидаясь нового прилива эмоций: позвонила Алану Келлеру и назначила встречу на час дня в парке Пресидио, на их любимой скамейке. Утро провела без драм, погруженная в работу, в полдень закрыла кабинет, зашла в кафе к Дэнни д’Анджело выпить чашечку капучино и поехала в парк на велосипеде. Приехала на десять минут раньше, уселась на скамейку и стала ждать с журналом на коленях. Успокаивающее действие мятного чая и померанцевого масла окончательно сошло на нет.

Алан Келлер явился в назначенный час, радостно улыбаясь: ведь она снова позвала его, как в счастливые времена их любви, когда желание властно заявляло о себе, вопреки обычной сдержанности. Убежденный в том, что его тактика изумить возлюбленную путешествием в Индию имела успех, Келлер уселся рядом, шутливо приобнял ее, но Индиана отодвинулась и передала ему журнал. Келлеру не нужно было его открывать, он знал, о чем говорится в статье, и это до сего времени его ничуть не волновало, ибо возможность того, что журнал попадет в руки Индианы, была минимальной. «Полагаю, ты не приняла всерьез эти хохмы, Инди. Я считал тебя умницей, не разочаровывай меня», — проговорил он небрежно. Ничего хуже он придумать не мог.

Следующие полчаса он пытался убедить Индиану в том, что они с Женевьевой ван Хут всего лишь друзья, они познакомились, когда Келлер защищал в Брюсселе диссертацию по истории искусства, и поддерживали знакомство из обоюдной выгоды: он вводил Женевьеву в труднодоступные круги высшего общества, а она поддерживала его в финансовом мире и давала советы относительно инвестиций; но они никогда и думать не думали о женитьбе, такие слухи смехотворны, что за нелепая мысль. Потом стал описывать нынешние денежные затруднения, а Индиана слушала его, застыв в каменном молчании, ведь ей приходилось считать доллары, а не сотни и тысячи, как ему.

В прошлом году, когда они рука об руку бродили по Стамбулу, возникла тема денег и способа тратить их. На базаре ее не соблазнила ни одна из византийских безделиц, а позже, обходя прилавки со специями, она перенюхала все, что там было, но приобрела только несколько граммов куркумы. Келлер, напротив, всю неделю приценивался к старинным коврам и кувшинам оттоманской эпохи, а потом жаловался на дороговизну. Тогда Индиана спросила, сколько денег нужно ему, какой суммой он удовлетворится, зачем ему столько вещей и откуда он берет средства, не работая. «Никто еще не разбогател, работая», — ответил Келлер, усмехаясь, и прочел ей лекцию о распределении доходов и о том, как законы и религии защищают имущество и привилегии тех, кто богаче, в ущерб беднякам, заключив, что такая система чудовищно несправедлива, но он, к счастью, принадлежит к числу тех, кому повезло.

Сидя в парке на скамейке, Индиана вспомнила тот разговор, пока Келлер излагал, как его обременяют налоги, выплаты по кредитам и прочее; признавался, что его последние вложения пропали и он не может и дальше сдерживать кредиторов посулами, за которыми стоял лишь престиж семьи.

— Ты и представить себе не можешь, как ужасно быть богатым и не иметь денег, — вздохнул Келлер напоследок.

— Должно быть, намного хуже, чем быть просто бедным, без затей. Но мы не об этом пришли поговорить, а о нас. Вижу, Алан, ты никогда не любил меня так, как я любила тебя.

Она забрала журнал, вернула Келлеру конверт с билетами в Индию, надела шлем и уехала на велосипеде, бросив своего возлюбленного, который пребывал в изумлении и ярости, ибо в глубине души сознавал, что сказал Индиане только половину правды: он и в самом деле не собирался жениться на Женевьеве, но вот уже шестнадцать лет поддерживал с ней нечто вроде amitié amoureuse, «любовной дружбы».

Келлер не часто виделся с бельгийкой, она без конца кочевала между Европой и несколькими городами в Соединенных Штатах, но стоило им совпасть в каком-нибудь месте, как они становились неразлучны. Женевьева была утонченной и остроумной, они до поздней ночи могли забавляться интеллектуальными играми, полными коварной иронии, правила которых были известны им одним; а если она о том просила, Келлер умел доставить ей удовольствие в постели, не слишком утомляя себя, с помощью эротических приспособлений, которые Женевьева всегда возила с собой в чемодане. У них было много сходных черт, они принадлежали к тому обществу без границ, члены которого узнают друг друга в любом уголке планеты; они поездили по миру и чувствовали себя вольготно среди роскоши, которая им казалась естественной. Оба были заядлыми меломанами; добрую половину дисков, какие были у Келлера, ему подарила Женевьева; они то и дело встречались в Милане, Нью-Йорке или Лондоне во время оперного сезона. Какой контраст между этой подругой, которую Пласидо Доминго и Рене Флеминг лично приглашали на спектакли, и Индианой Джексон, которая ни разу не была в опере, пока Келлер не повел ее послушать «Тоску»! Музыка тогда ее не впечатлила, а мелодрама довела до слез.