Збигнев Домино - Польская Сибириада

— Что случилось? Где я? О Боже, что…

— Ничего, Ирэна, ничего. Уже все хорошо, успокойтесь. — Барабанов все еще поддерживал ее объятием. — Ослабли, потеряли сознание. Но уже все хорошо. Сейчас я вам чаю горячего сделаю.

— Какой же пан добрый! — прошептала Ирэна голосом, в котором Барабанов мог услышать все, что хотел, и не успел он оглянуться, как почувствовал на щеке горячий поцелуй ее красиво очерченных, влажных губ.

— Ну что вы, Ирэна, что вы…

В тот вечер на этом все и закончилось. На другой день по указанию Барабанова фельдшер выписал Ирэне освобождение от работы на вырубке. А вскоре она стала его содержанкой и перешла на работу в столовку.

Ирэна Пуц не была агенткой. Барабанов даже не пытался вербовать свою любовницу. Но о Корчинском, о том, что он учит детей, Барабанов узнал именно от Ирэны. Проговорилась случайно. Ей и в голову не пришло, чем это может обернуться.

Увлечение Ирэной, постоянное желание близости с ней заставляло Барабанова находить предлоги, чтобы как можно чаще оставаться с ней наедине. Ирэна шла к нему как на пытку, ее тошнило от одной мысли о близости с этим похабным, ненасытным в постели карликом. Но страшно было его оттолкнуть, чтобы снова не оказаться в тайге и вместе с детьми не умирать с голода. Вот и ходила она к нему через день, пила чай со спиртом, раздевалась и полупьяная, зажмурившись, позволяла охваченному страстью комиссару измываться над своим телом. В тот фатальный вечер она уже собиралась уходить, прятала в карман пачку фасованного чая, какие-то консервы, когда вдруг заметила на столике толстую тетрадь. Вспомнилось, что детям не на чем писать. Машинально потянулась за тетрадью, но Барабанов остановил ее.

— Что ты? Нельзя это трогать, это служебная. — Бросил тетрадь со своими записями в ящик.

— Мне бы такую чистую тетрадку. Можешь мне дать? Лучше парочку?

— Тетрадь? Да зачем она тебе?

— Не мне, дети просили найти им что-нибудь для письма. Не на чем уроки делать. А в этой вашей засранной лавке даже тетрадку не купишь.

— Уроков не на чем делать? — В Барабанове проснулся чекист. — Что-то я не слышал, чтобы в Калючем школа была.

— Вот именно, живем здесь, как дикари.

— Ну-ну, Ирэна, думай, что говоришь! Придет время, и школа будет. Тетрадка тебе нужна? Пожалуйста, вот возьми! Одна пока, в следующий раз еще достану. Говоришь, дети учатся?

— Да какая там в бараке учеба, но хоть что-то…

— Конечно, конечно… А учителя хорошие есть? Кто их учит?

— Учителя есть. Пан Корчинский, например, из нашего барака, который все организовал, он еще в Польше был директором школы…

От Савина Барабанов выскочил разъяренный. «Доказательств нет, доказательств, — ворчал себе под нос, — надо будет, я из этого проклятого Корчинского и без доказательств все выжму». Позже, немного остыв, признал правоту коменданта. «Ладно, хочет Савин доказательств, я их добуду, пусть не думает».

Утром, когда жильцы барака № 1 были на работе, Баранов с помощниками устроил обыск. Перевернули все вверх дном и нашли то, что искали: несколько польских книг, в том числе все учебники для четвертого класса младшего Бялера, произведения Мицкевича, принадлежавшие Корчинскому. А больше всего Барабанов радовался тетрадкам, клочкам газет и старой бумаги, исписанным неуверенными детскими каракулями. Но не только результаты обыска его порадовали.

Охрана обыскивала барак, а Барабанов разговаривал с его жильцами. Помогал ему в этом энкавэдэшник Цыбулько, украинец из-под Житомира, знавший польский и служивший в комендатуре переводчиком. Дети есть дети, интересовались посторонними, тем более что рыжий начальник угощал их конфетами, вкус которых они почти забыли. Они охотно отвечали на вопросы, а самые смелые наперебой хвастали.

— А ты как учишься? — спрашивал улыбающийся Барабанов, гладил ребенка по голове и угощал конфеткой.

— Хорошо.

— А кто тебя учит?

— Пан Корчинский! — хором включились остальные, протягивая руки за конфеткой.

— А еще пани Целина нас учит.

— А еще пан Владек.

— А чему они вас учат?

— Польскому и арифметике, а еще истории и географии…

— Даже пению учат!

— Пению? — притворно изумился Барабанов. — А какие песенки вы выучили? Помните? — Барабанов соблазнительно пересыпал конфеты из ладони в ладонь.

— Помним! Конечно, помним.

— А мне споете? Ну, смелее! Хорошо споете, все конфеты ваши.

Первой осмелилась Терезка Балик и затянула песню дрожащим голоском. Остальные поддержали ее и как умели спели, не отрывая зачарованных глаз от пересыпавшихся в руках начальника конфет.