Владимир Архангельский - Юность нового века

Но в новой школе была и радость: теплый нужник. На перемене запирались там большой кучей и поднимали возню. Подслеповатый Евсеич дён пять ходил звонить перед дверью. А потом сорвал крючок, и все очарование нужника пошло насмарку.

На большой перемене мчались в подвал: ели пшенную кашу от барина и пили жидкий чай с маленьким кусочком сахару.

Да скоро и это кончилось. Повариха выпила с дедом Лукьяном весь запас барской водки из шкафчика и так загуляла в своем подвале, что гонялась с метлой за школьниками, задирала подол и показывала им круглое, дряблое место ниже поясницы.

Ее выгнали, а другой поварихи не взяли. И про кашу скоро забыли. Стали ребята приносить в холщовых сумках ломоть ржаного хлеба с солью, картошку и соленые огурцы. И вечно гремели кружкой, прихваченной на толстую цепь к бачку с сырой колодезной водой.

А барину было не до каши: у него нашлась новая забава — он торопил с ярмаркой.

Через мост над Лазинкой протянулся плакат. На длинном белом полотнище красиво стояли рыжие буквы: «Добро пожаловать!»

Подвода за подводой въезжала под эти буквы на громыхающий помост и выбиралась по новой дороге на ярмарку, где громко перекликались люди, тревожно ржали кони и протяжно, тоскливо мычали коровы.

В лавках и на лотках лежал ходовой товар — от деревянной ложки и сладких петушков на лучинке до хромовых вытяжек, хомутов, ведер, шалей, ластика и тульских гармоней с малиновыми разводами.

Барин — в русской поддевке, опоясанный красным кушаком, в смазных сапогах и в синем картузе с бархатным околышем — прискакал на дрожках.

Расталкивая народ, он поднялся на чью-то телегу в яблочном ряду, расправил рыжую бородку. Борис Антоныч — кучер — поставил ладони на ребро вокруг волосатого рта:

— Барин хочет говорить! Слушайте все!

Надрываясь, чтоб слышно было всей ярмарке, Булгаков картаво закричал, что он и во сне радеет мужикам. По рядам прокатился несмелый смешок.

— Две сотни лет ездят наши люди на базаг в Плохино. Ггязь, непогода, а тащатся, словно нельзя тогговать на месте. И не бывать этому боле! Я пгизываю вас: забудем пго Плохино! У нас не хуже! Видите, как я постагался! Тоггуйте и веселитесь в любой воскгесный день, делайте всякий полезный обогот. Веселитесь и тоггуйте, но не забывайте и выпить за своего багина! С добгым почином, господа мужики!

Барин тяпнул на глазах у всех малый ковш холодной водки, закусил соленым огурцом. Выставил бочку хмельного для мужиков, пустил ковш вкруговую и повязался спорить с дюжим купцом, с прасолом о каком-то жеребце.

Мужики навалились на бочку, и на ярмарке все пошло ходуном!

Дед Лукьян после доброго ковша стал игриво закликать баб и мужиков на свои липовые лапти с двойной подошвой, и дела у него пошли неплохо. Только с первого ковша потянуло его на второй. И когда солнце поднялось в гору, он уже не мог вязать лыко. Колька с Димкой и дед Семен еле-еле перевалили отяжелевшее тело его на телегу, где жевал сено распряженный Красавчик. Там и уткнулся старый солдат сивыми бакенбардами в толстую и грубую дерюгу. И проспал в телеге под навесом у Шумилиных до самой ночной побудки, когда пришло время идти в обход с колотушкой.

Дед Семен — мерой и полумерком — бойко продавал яблоки. Он был румян и возбужден от барского ковша, но держался, как купец, которому еще не приспичило завалиться в шинок.

Работник благочинного — длиннорукий и молчаливый парень с коричневой родинкой на кирпатом носу — вел коммерцию на две руки. Слева от него сочились пчелиные соты на подносе и искрился янтарный мед вразлив — в трех больших бутылях и в новом ночном горшке. Справа — толстыми бабами стояли в два ряда развязанные мешки с рожью и с гречкой.

Барин выбросил на ярмарку добрую половину своих запасов: ячмень, овес, пшено, муку, яблоки, голенастых белых кохинхинов, грузных индюков, уток, гусей, целый загон откормленных свиней, двух жеребцов в серых яблоках и одного тяжеловоза, владимирца, с гривой более длинной, чем борода у Бориса Антоныча.

И всех барских торгашей время от времени обходил управитель — коренастый чех Франт Франтыч, с узкими длинными усами и маленькой трубочкой-носогрейкой.

Даже языкастый ярославец, который прошлым летом дразнил ребят «асиновым щаглом» и которого потом накрыли с товаром в Брынском лесу, суетился со своим лотком в людской каше, пробивал дорогу локтями и кричал во весь голос:

— Ленты, бантики! Гребешки! Помада! Зеркала! Кольца!

Все что-то покупали, почти все что-то продавали, торговались, клялись и гулко били по рукам.