Шервуд Андерсон - Уайнсбург, Огайо. Рассказы [сборник litres]

Оказалось, обитатели этого шикарного дома кормятся ничуть не лучше его самого. Джо – человек любопытный, он все там осмотрел в кухне, заглянул в кладовую. Мы с Милдред переглянулись. Приятно было, что наше угощение ему как будто понравилось.

Джо с сыном как следует согрелись, накормили лошадь и снова тронулись в путь. В доме оставили все как было. А странные хозяева – тоже, наверное, наслушались или начитались историй о суровом нраве местных жителей – сидели и дрожали взаперти.

Домой они добрались только на следующий день, поздно вечером, уже едва волочили ноги от голода. Снег за эти дни стал еще глубже. После первого сильного снегопада прошел дождь, все потаяло, а потом снова выпал снег. Иногда на горных тропах Джо с сыном приходилось идти впереди лошади, прокладывая путь.

И вот наконец они дома. Джо сразу же завалился спать и спал двое суток без просыпу. Сынишка перенес дорогу хорошо, сказал Джо. Он тоже спал. Джо хотел объяснить нам, что решился на это отчаянное путешествие в такой спешке, потому что якобы боялся за оставшуюся дома жену, – а вдруг у нее кончатся дрова? – но сказал это и не смог сдержать улыбку.

– Да чего там, – хитро ухмыльнулся он, – дров-то в доме было навалом.

Следует сказать ей что-то определенное, думал он, ведь он знает ее, любит, желает. И еще он думал, что она тоже, наверно, его желает, не стала бы она иначе проводить с ним столько времени. Особой скромностью он не отличался.

Нет, все-таки он человек довольно скромный. Ее, конечно же, любили многие, и кое-кому она скорее всего не отказала. Так ему представлялось. Встречи с ней дали толчок его мыслям, голова заработала вовсю. «Современные женщины ее круга, привыкшие к роскоши, впечатлительные, не склонны что-либо упускать, хоть и не делают самого последнего шага, не связывают себя узами брака, как связал себя в молодости я», – думал он. Понятия греха в этих делах для него, можно сказать, не существовало. «Современная сколько-нибудь привлекательная женщина прежде всего должна шевелить мозгами», – думал он.

Ему сорок семь, она на десять лет моложе. Уже два года, как он овдовел.

За последний месяц у нее вошло в привычку раза два-три в неделю приходить к нему в домик и проводить с ним вечер. Порой она приглашает его в загородный дом своей матери, могла бы приглашать чаще, но предпочитает видеться с ним у него. Семья, ее родные, не вмешивались, предоставляли ей поступать как хочет. Она жила в этом загородном доме с матерью и двумя младшими незамужними сестрами. Бывать у них истинное удовольствие. Он свел с ними знакомство этим летом, когда впервые приехал в здешние места и поселился в коттедже. Обедал он в соседней гостинице, в полумиле отсюда. Обед подавали рано. И он сразу же возвращался домой, чтобы она его наверняка застала, если вздумает к нему заглянуть.

Видеться с ней в доме матери, в кругу семьи, конечно, очень приятно, но всякий раз кто-нибудь непременно нарушает их уединение. Похоже, сестрам нравится над ними посмеиваться, подстраивать все так, чтобы им помешать.

Да нет, все это одно воображение. Что им до него?

Каким водоворотом закружились его мысли от встречи с этой женщиной! Он думал о ней непрестанно, благо никаких других занятий не было. Что ж, ведь он приехал сюда отдохнуть. Единственного сына он отправил в летний лагерь.

«Итак, вот он я, человек, в сущности, одинокий. Что же это на меня нашло? Если бы она, если бы любая из их семьи была из тех, кто хочет выйти замуж, они бы уже давным-давно нашли себе кого-нибудь куда более подходящего». Младшие сестры так внимательны к ней. Когда видят ее с ним, в их отношениях сквозит и нежность, и почтительность, и милая насмешливость тоже.

В голове мелькали все одни и те же мыслишки. Он приехал сюда, потому что какая-то пружинка в нем ослабла. Может, дело в возрасте – сорок семь! Он начинал жизнь полунищим мальчишкой, сам добился неплохого положения, стал довольно известным врачом, – что ж, такой человек лелеет разные мечты, ему много надо.

В сорок семь можешь сдать в любую минуту.

Тебе не достичь и половины, и трети того, к чему стремился в работе, в жизни. Что толку продолжать? Ну, а как же старики, что по-прежнему лезут вон из кожи, точно молодые? В сущности, это ребячество, незрелость какая-то.

Великий человек – тот может так жить до последнего скорбного своего часа, до самой могилы, но если у тебя есть хоть капля разума, если голова на плечах, разве захочешь стать великим? Те, кого называют великими, возможно, просто наша иллюзия. Кому охота быть иллюзией?