Шервуд Андерсон - Уайнсбург, Огайо. Рассказы [сборник litres]

Представьте себе картину: июнь, затерянная где-то в горах хибарка, внутри – духота. А старик молчит. Наблюдает за мной. Хочет, наверное, проверить, пренебрегу я его гостеприимством или нет. Я взял грязную ложку и начал есть бобы. Ну и глушь, кажется, никогда так далеко не забирался.

И тут снова над головой – шаги. По-моему, старик сказал, что жена его умерла и теперь он живет один?

Но откуда я знаю, что наверху – женщина? Да вот уж знаю.

– У вас там женщина? – не выдержал я.

Он расплылся в беззубой зловредной ухмылке, словно хотел сказать: «Что, любопытство замучило?»

А потом рассмеялся – странным каким-то кудахтающим смехом.

– Женщина, да не моя, – пояснил он.

Какое-то время мы снова сидели в тишине, потом звук шагов повторился в третий раз. Босые ноги шлепали по дощатому полу.

И вот на грубо сколоченной лестнице появляются две ноги. Две тонкие девчоночьи ноги.

На вид ей было лет двенадцать-тринадцать, не больше.

Она спустилась почти до самого низа, потом вдруг остановилась и уселась прямо на ступеньку.

До чего же она грязная, до чего худенькая! Посмотреть – настоящая дикарка! Кажется, более дикого создания в жизни своей не встречал. А глаза сверкают, как у дикого зверька.

Но при этом было в ее лице что-то особенное. Даже и не объяснишь, что именно. Среди молодых жителей гор попадаются лица, в которых есть что-то породистое, аристократическое. Да, пожалуй, точнее и не скажешь.

У нее было как раз такое лицо.

Итак, теперь их двое, они сидят и смотрят, как я с трудом глотаю бобы. А что, если подняться и выкинуть эти грязные бобы в открытую дверь? Или сказать просто: «Спасибо, больше не хочется»? Но я не посмел.

Впрочем, скорее всего они и не думали о бобах. Старик заговорил о девчонке, сидевшей в пяти шагах от него, словно ее не было в комнате.

– Девчонка не моя, – повторил он. – Приблудная. Отец у ней помер. Одна совсем осталась.

Я все-таки пытаюсь воспроизвести его речь, но без особого успеха – сам знаю.

Он захихикал, ощерившись в стариковской беззубой ухмылке.

– Она, хе-хе, ничего не ест. Она – кошка, – сообщил он.

Он чуть нагнулся вперед и тронул меня за рукав.

– Слушай, что скажу. Она – кошка. Ненасытная. Мужик ей был нужен. Вот и нашелся один.

– Так она замужем? – шепотом спросил я, стараясь, чтобы она не услышала.

Этот вопрос рассмешил его.

– Замужем? Скажет такое!

Взял ее один молодой, сказал старик, из местных, тут же в лощине и живет.

– А сейчас он – здесь, с нами, – смеясь добавил он, и тут девчонка встала и начала взбираться вверх по лестнице. Она так и не сказала ни слова, только все время смотрела на нас своими детскими глазами, смотрела с ненавистью. Она поднималась, а старик все смеялся над ней тонким стариковским смешком. Даже не смеялся, а хихикал.

– Она, хе-хе, есть-то ничего не может. Как попробует поесть, так тут же все назад. Думает, я ничего не понимаю. Кошка она. Все по мужику изнывала, вот и получила. Теперь есть ничего не может.

После полудня я пошел ловить форель в ручье и к вечеру поймал четырнадцать штук – неплохой улов. Форели были одна лучше другой. До темноты я успел перебраться через гору и выйти на главную дорогу.

Уж и не знаю, каким ветром меня снова занесло в эту лощину. Все стояло перед глазами лицо девчонки.

Да и форель там хорошо ловилась. В том ручье, по крайней мере, ее хватало.

Собираясь туда во второй раз, я положил в карман двадцать долларов. Мало ли что, думал я… впрочем, сам не знаю, что я тогда думал. Какие-то мысли, конечно, были.

Она же еще совсем девчонка, думал я, сущий ребенок. А что, если они ее там держат силой? Вот этот самый старик вместе с молодым головорезом из местных? Может, ей удастся от них откупиться.

Отдам ей эти двадцать долларов. Вдруг они-то и помогут ей вырваться? В горах двадцать долларов – большие деньги.

Как и в прошлый раз, стоял жаркий летний день. Старика дома не оказалось. Я даже было решил, что там вообще никого нет. К дому, стоявшему на отшибе, вдоль ручья бежала едва заметная тропка. Течение в ручье было быстрое, вода – прозрачная. Я слышал ее журчание.

Стоя на берегу ручья, напротив дома, я раздумывал, как поступить.

Вмешаться?

Стыдно признаться, но я немножко струхнул. И уже думал – что я за дурак, зачем пришел сюда?

И тут вдруг из дома вышла она, девчонка, и направилась прямо ко мне. Да, никаких сомнений не было. Она в положении. И, разумеется, не замужем.

Если она согласится взять мои деньги, она, по крайней мере, сможет купить себе хоть какую-то одежду. На ней были грязные лохмотья. Ноги – босые. А когда родится ребенок, будет уже зима.