Иван Сабило - Последние каникулы

Рудольф Максимович кивнул, соглашаясь с племянником.

Федору захотелось побыть минуту-другую на краешке островной земли, подумать о себе и о тех, кто бился тут насмерть военной порой. Ему всегда казалось, что все самое лучшее, самое значительное происходило давным-давно, когда его еще не было на свете, а ему теперь оставалось лишь представлять, как бы это было при нем, если бы и он жил в то время.

— Можно, я постою? — спросил он тихо, будто обращался не к отцу и Егору, а к самой крепости.

— Постой себе, если надо, — сказал отец, замедляя шаги.

Федор вгляделся в ладожскую воду, поднял глаза на другой, петрокрепостной берег: там широко, разнообразно теснились дома, деревья, мелкий заводишко с высокой железной трубой — все неброское, будничное, будто самой природой сотворенное в этом ныне тихом уголке российской земли.

«Сплавать бы туда, поглядеть на город, где в войну были немцы… Что их к нам принесло?» — подумал он и в этом «принесло» ощутил холод неизвестного ему, враждебного мира. «Теперь там нет фашистов, их прогнали. А тогда они лупили из пушек и минометов сюда, где я стою…» Он легко представил, как на землю надвинулась мгла, опустилась ночь… послышался притаенный шелест лодки по песку, нешумные всплески весел — будто на прибрежную траву набежала мелкая волна… Федор в лодке вместе с другими бойцами переплывает бурную невскую протоку, чтобы выйти на берег, где затаился враг. В одной лодке с ним — дедушка Максим, отец, Егор… Короткие шлепки волн о лодочные борта, дедушкин шепот: «Держись, Федя, скоро доплывем!.. Прогоним немца от наших древних стен!..» — «Держусь, дедушка… Прогоним!..» — шепчет Федор, пугаясь, что враг услышит его ответный шепот… Что-то грозное стукнуло впереди, затрещало, зашипело — и черное ночное небо рассекли сразу три кинжала света. Огонь метнулся над водой, выхватывая из темноты лодки с бойцами. Ударили вражеские пулеметы…

«Мне сам дедушка рассказывал, я помню…»

— Ну что, ребята, пойдем дальше? — услыхал Федор голос отца.

С его голосом вернулось солнце, старая крепость, невская синяя вода…

Егор и Федор взбежали на крутой берег к крепостной стене. Аквалангисты за ними не пошли, они уже были увлечены работой — доставали из катера маски и ласты и все это весело раскладывали на песке.

Егор на правах хозяина шел немного впереди, сосредоточенно молчал, и Федору все время казалось, будто он хочет что-то спросить, но стесняется. Когда Егор поднял с тропы круглый серый камешек и молча метнул в воду, Федор спросил:

— Как живешь, как успехи?

— Ну, в общем, неплохо, сам видишь, — покивал он головой. И, преодолевая стеснение, спросил: — Федя, у тебя девушка есть?

Вопрос был неожиданный, но не трудный. Федор положил руку брату на плечо, просто ответил:

— Да… Алей зовут. Это — человек, Егор, честное слово!

Слетев с высоты, на тропе подрались два воробья. Тут же вспорхнули и скрылись за серой стеной.

— Жаль, что она не приехала, тут столько всего, правда? — Егор окинул взглядом стену и ладожский простор. И, мельком взглянув брату в глаза, весело добавил: — У меня тоже есть, Галей звать… Похожие имена, правда? Давай как-нибудь их познакомим?

Вроде бы ничего особенного не сказал Егор, а Федор почувствовал, что с этой минуты он будет ему не просто братом, но и другом.

Федор не успел ответить, их догнал Рудольф Максимович.

— Откуда начнем? — спросил он Егора. — Может быть, с Королевской башни?

Втроем двинулись по высокому берегу среди густой, по пояс, травы. Справа — темно-синяя, почти черная вода, слева — серовато-бурая каменная стена.

— Как закончился десант в Петрокрепость? — спросил Федор.

— Трагически для гарнизона Орешка, — сказал отец. — Многие десантники были ранены и убиты. Максим Николаевич оказался в числе уцелевших, но тяжело ранен, и ему отняли ногу… Все же главного фашисты сделать так и не смогли, Орешек устоял! Когда наши войска освободили на том берегу Шлиссельбург — Петрокрепость, то в развалинах церкви обнаружили мешок с гитлеровскими крестами — не пригодились тут награды немецким воякам…

Федор повернулся лицом к левой протоке и вспомнил деда — более сорока лет дедушка Максим прожил с одной ногой — с самой молодости до последних дней.

— Не будь этого островка и крепости, возможно, и Петербурга бы не было, — сказал Рудольф Максимович.

— А русские не вышли бы к морю Балтийскому, не прорубили бы окно в Европу! — добавил Егор.