Иван Сабило - Последние каникулы

— Как тихо тут, — произнес Федор.

— Да, тишина, пока не появится у причала теплоход. Сотни туристов сходят на остров, осматривают крепость. Они нужны крепости, их деньги идут на реставрацию…

— А это — Королевская башня! — протянул руку Егор.

— Да, — сказал отец. — А вот памятник в памятнике!

Федор обернулся.

На потрескавшихся, кое-где отошедших друг от друга плитах стояли один на другом два отполированых гранитных камня. Третий, маленький, покоился на самом верху. Весь памятник был похож на огромного человека в широком плаще без рукавов. Этот плащ начинался от верхнего камня, как от шляпы, и падал до каменных плит.

— Поставлен после революции, — сказал отец. — А сделан в форме креста.

Федор только теперь разглядел, что это действительно крест, а не человек. Подойдя ближе, он стал читать надпись на памятнике:

«Героям-революционерам, сложившим свои головы в борьбе против царского самодержавия. Здесь погребены замученные в Шлиссельбургской каторжной тюрьме за время 1884–1906 г.г.

Умерли:

Долгушин А. В.

Малавский В.

Кобылянский Л. А.

Златопольский С. С.

Казнены:

Мышкин И. Н.

Минаков Е. И.

Штромберг А. П.

Рогачев Н. М.

Шевырев П. Я.

Ульянов А. И.».

И снова некуда деваться от холода, спрятаться от пронизывающего ветра. Но он читал:

«Покончили с собой:

Грачевский М. Ф.

Клименко М. Ф.

Гинсбург С. М.».

Рядом с памятником — две серебристые ели и грядка цветов на братской могиле: цветы маленькие, редкие, холодно им тут, невозможно расти… Дует с Ладоги ветер.

— Ты, я вижу, совсем замерз? — взял за руку сына Рудольф Максимович. — Идем в крепость, там нет ветра, там теплее…

Они пролезли через узкий разлом внутрь и очутились в крепости. Прямо перед ними — каменная полуразрушенная церковь, кое-где земля раскопана — видна часть старой кладки. Тишина в крепости, только какие-то птахи поют тоскливо и жалостливо, будто и не поют, а что-то спрашивают тонкими голосами.

В отдаленном углу крепостного двора, где вместе сходились бурые стены, чернел вход в башню. Возле него на узких козлах двое мужчин пилили бревно. Из черного входа появился третий — прислонился к стене, закурил. Что-то знакомое, напоминающее Арика Александрова показалось Федору в его мелкой фигуре. И тут же вспомнилось, что бывший одноклассник работает где-то на стройке, под Ленинградом. Может, здесь, в крепости?.. Но Федор отогнал эту мысль — откуда он здесь, зачем ему тут быть? И, горестно усмехнувшись, подумал: «Вот как он въелся в меня — даже сюда проник, в Шлиссельбургскую крепость! На другой конец света махну, а он и там окажется… Похоже, из-за него всю жизнь будет напрягаться и болеть моя душа!..»

— Реставраторы, — сказал отец, поняв, что Федор заинтересовался рабочими. — Восстанавливают крепость, но слишком слабыми силами, лет сто восстанавливать будут.

— Ага, пока одну башню восстановят, все остальные опять в упадок придут, — съязвил Егор.

— Ничего, дело неспешное, лишь бы не прерывали работу… Что, пойдем дальше? — спросил отец.

Можно было сбегать к реставраторам и посмотреть, кто там третий, и Федор уже собрался бежать, но тот снова скрылся в башне, а двое других продолжали пилить. Он обрадовался, в конце концов, какая разница — Арик, не Арик? Даже если Арик, что он сделает? Не будут же они выяснять отношения здесь, в священном месте, в присутствии отца и брата. Смешно и глупо. Вполне возможно, что это Арик, ведь ему говорили, что Александров работает на стройке. А возможно, и не Арик и это ему только показалось. Конечно, показалось, уж слишком неожиданное совпадение!

Пройдя за Егором, Федор увидел красное здание под цинковой крышей. Эту крышу он заметил еще с озера, когда мчался в катере, — она ровной серебристой линией проходила над крепостной стеной.

— Тюрьма! — показал на красное здание Егор.

— Да, Новая тюрьма, — подтвердил отец. — Тут в одиночных камерах томились народовольцы и среди них — узник Морозов, именем которого теперь назван поселок. Николая Морозова, как члена исполкома партии «Народная воля», арестовали, приговорили к пожизненной каторге и отправили сначала в Петропавловскую крепость, а затем сюда, где он провел в камере-одиночке более двадцати лет.

— На четыре года больше всей моей жизни, — мрачно уточнил Федор, твердо решив, что он все-таки узнает, кого он видел среди реставраторов.

— Да, брат, за это время вырастает целое поколение. Цари для сохранения трона ни пуль, ни камер не жалели… А там, у Королевской башни, была Старая тюрьма, или Секретный дом, как ее тогда называли. Секретный дом стал местом заточения декабристов, русских и польских революционеров. После суда декабристов доставили в крепость, содержали их в одиночных камерах, заковывали в кандалы и отправляли в Сибирь. Здесь томились трое братьев Бестужевых, Пущин, Кюхельбекер…