Иван Сабило - Последние каникулы

Федор давно понял, что Григорий — это человек, который прожил сто лет на необитаемом острове, лишенный человеческого общения, потому что он говорил, говорил, говорил, не слушая возражений, не стараясь понять, интересны ли собеседнику его речи, не замечая зевков собеседника и его слезящихся от скуки глаз. Он говорил о машине и бензине, о мозолях и помидорах, о гаражах и виражах, о манной каше и простокваше, и все ему казалось складно, «все путем».

Федор даже вздремнул под его слова, как под журчащий ручеек, и Григорий видел, что Федор дремлет, но продолжал говорить и говорить, и, проснувшись, Федор услыхал:

— Мужик-то я ничего, только болтун большой, не обращай внимания, слушай дальше… Поначалу я в этой комнате спал. А зимой дверь на входе заменили: ветер дует и дует, а она скрипит и скрипит — несколько раз вставал, закрывал плотнее, а жильцы идут, опять не закроют, опять скрипит…

От его нескончаемых речей Федор почувствовал себя плохо. К тому же он все время помнил, что его приглашала Наденька, и, не выдержав более, он встал с дивана, с хрустом потянулся:

— Пойду проветрюсь.

— Что ж, пойди, — рассмеялся Григорий. — Остальное я тебе потом доскажу.

Федор спустился во двор, не зная, куда идти, и, вспомнив, что Надя жила в шестнадцатой квартире, вошел в парадное, поднялся на четвертый этаж и нажал кнопку звонка. Дверь открылась — на пороге стоял высокий светловолосый парень лет двадцати пяти.

— Тебе кого?

— Надежду.

— Неплохо для начала, а мечту не нужно?.. Входи.

Из комнаты выскочила Надя, на ней был голубой халат и желтые шлепанцы. Волосы она держала обеими руками над головой, пытаясь обуздать их черной лентой. Наконец ей это удалось, она бросила их за спину и, подбоченясь, произнесла:

— Часы бегут, и дорого мне время — я здесь тебе назначила свиданье не для того, чтоб слушать нежны речи…

В этот миг из-за двери высунулась голова в большущих очках — Федор увидел высокую, тощую девицу в бледно-сером платье.

«Это и есть Мечта!» — мысленно улыбнулся он и обратился к Наде:

— А дальше?

Надя рассмеялась:

— Молодец, что пришел! Знакомься: это — Александр, он же Саня, он же Лжедмитрий, который всем говорит, что я — его невеста, и все этому верят. К сожалению, я тоже. А вообще он начинающий писатель и переводчик, то есть пишет мало и плохо, но зато, бумаги Переводит!.. Не обижайся, голубчик, я шутя. Кстати, он же заядлый парусник и занимается в секции под руководством твоего папы. Они уже не раз ходили по Ладоге, даже на Валааме были, и собираются снова… Это моя подруга Сонечка, она художница, учится в Мухинском училище и мечтает после окончания поехать в Алма-Ату на киностудию «Казахфильм». А это, — показала на Федора, — мой двоюродный брат, и он у нас не был… сколько ты у нас не был?

— Девять лет.

— Вот, он не был у нас девять лет, представляете, сколько мы потеряли?!..

Саня протянул руку и повел Федора в Комнату. Сюда пришла и Сонечка, остановилась посреди комнаты, внимательно разглядывая гостя, и села на диван.

В комнате был большой стол, на нем лежали книги и листы с напечатанным на машинке текстом. Поверх листов — две шариковые ручки; на окне — голубые шторы, свисавшие до пола; на стене — два портрета: на одном — седовласый человек в пенсне, на другом — молодая женщина с тонкими чертами лица и глубокими темными глазами.

— Наденька завтра в Ялту едет, может, плавать научится, или что, — тихо начала Сонечка.

— Учиться плавать нужно в детстве, когда страх чего-то не уметь выше страха помереть, — произнес Саня.

Вошла Надя, она уже успела переодеться: теперь на ней были черные вельветовые брюки и черная кофта с длинными широкими рукавами. Присела на краешек стула, отчего-то вздохнула и обратилась к Федору:

— Пожалуйста, расскажи нам о себе.

Федор пожал плечами, испуганно взглянул на Сонечку, будто просил помощи.

— Ну, ты в школе учился, или что? — спросила она. — В какой класс перешел, в десятый? А кроме школы чем-нибудь занимался, может, рисованием, пением, или что?

— Спортом.

— Вот, уже интересно. И какие-то результаты есть?

— Недавно стал вторым призером первенства Ленинграда по боксу.

— Я так и знала! — трагическим голосом произнесла Сонечка и забилась в угол дивана. — Чудеса в гостиной!

Федору показалось, будто она смеется над ним, но, взглянув в ее лицо, почти половину которого занимали очки, на ее длинные руки с тонкими пальцами, вспомнив ее такое необычное и постоянное «или что», он понял, что она дружески помогает ему войти в новую для него компанию.