Иван Сабило - Последние каникулы

— Судаков и Циклоп припожаловали, — объявил Григорий. — Где-то мелкашный самострел откопали, чай, от такого баловства до беды недалеко.

— Зачем он в лося целил? — недовольно спросил Федор. — Ему что, делать нечего?

— Черт его знает, дурака… Эй, Сашок, почему ты здесь, кто машины моет?

Те остановились, долго смотрели на Григория, будто впервые видели, нехотя подошли.

— Знакомься, Федя: это — Саша Судаков, мой коллега по гаражу. Раньше тоже был шофером, а теперь…

— Не надо песен, — оборвал Судаков.

— Не надо так не надо, — согласился Григорий. — А тот — Витя Петроченко, по прозищу…

— Без прозвища, — перебил Судаков. — А машину свою паршивую теперь сам будешь мыть, понял? Я в отпуске.

Он вытащил из кармана мятую газету и завернул в нее самострел.

— Откуда ружьишко? — улыбался Григорий. — Чай, охотником стал?

— Тебя не касается, я в отпуске.

— Отпуск — хорошо, — не замечая вызывающего тона парня, балагурил Григорий. — Куда-нибудь собираешься или тут решил отдыхать? У нас тоже можно отдохнуть не слабей, чем в других знаменитых местах, верно?

Судаков уже не слушал. Повернувшись к Федору, лениво поинтересовался:

— На похороны прикатил?

Федору не нравился этот неожиданный Судаков, не нравилось, как он разговаривал с Григорием, как высокомерно справился о цели приезда. Было в нем что-то от Арика Александрова — нахальное, бесцеремонное. Можно не отвечать Судакову, открыть дверцу и сесть в машину: дескать, плевать я хотел на тебя, Саша Судаков, и думай обо мне как хочешь. Нужно было так и сделать, но рядом стоял Григорий, и Федор сказал:

— Мы не знали, что дедушка умер… А вы зачем в сохатого палили?

— Нехорошо это — не знать, что дедушка умер, нехорошо, — произнес Судаков, не обратив внимания на вопрос. Говорил он будто бы весело и даже добродушно, но глаза его смотрели холодно, неподвижно. И Федору стало не по себе от его слов, от взгляда и завернутого в бумагу обреза-мелкаша. Федор выдержал его взгляд и повторил вопрос. Вместо ответа Судаков отвернулся и сплюнул.

— Идем! — хлопнул его по спине Петроченко, и парни поплелись по берегу у воды. Когда они скрылись за кустами, Федор поинтересовался, кто этот Судаков и отчего он хамил.

— Конечно, хамил! — будто очнувшись, подтвердил Григорий. — Можно было и нам что-нибудь сострить не в его пользу, но нету смысла связываться с этим козлом. Мы с ним в одном гараже состоим, и счеты он не со мной сведет, а с моим МАЗом… Разве ж за всеми уследишь?

Федор с сожалением посмотрел на Григория. Он помог дядьке убрать мотор и канистру в сарай. Машина, сделав круг по берегу, покатила обратно, и только теперь он догадался, что привозил его сюда Григорий единственно из желания показать племяннику, сколь он самостоятельный и могущественный человек: дескать, все у него имеется для суши и для моря.

«Нет, дядя Гриша, не получилось твоей самостоятельности. И «Жигули», и катер тут ни при чем!»

— Кто же этот Судаков? — снова спросил Федор.

— Что о нем говорить! В гараже работает, ершистый чудак. Автомобильный техникум закончил, полгода на шаланде шоферил. Гаишники два раза подряд пьяным прихватили — отняли права. Слесарем быть отказался, машины моет; как он там моет, из шланга на колеса побрызгает — вот и вся мойка. Кажется, барменом хочет устроиться, но пока что не берут… Не цепляйся к нему, не надо.

— С чего вы взяли? — удивился Федор. — И не думал цепляться, полно своих забот.

— Ну и славно, а то мне показалось, будто между вами нехорошая искорка проскочила.

— Славно-то славно, а этот ваш Судаков с винтовкой разгуливает. Вы правильно сказали, далеко ли до беды?

— Черт с ним, не наше дело. Кто-нибудь в милицию заявит, тогда отберут, — проговорил Григорий и стал с большим вниманием вглядываться в дорогу.

Лес был пронизан солнечным светом. Березы чуть заметно покачивали густыми темно-зелеными верхушками. На шершавых, словно бы загоревших стволах молодых сосен трепетала под ветром тоненькая кора. И эта летняя, живая красота быстро успокоила Федора, обнадежила, что все будет хорошо.

Подкатив к своему гаражу, Григорий плавно затормозил:

— Иди покажись нашим дамочкам, чтоб не переживали, а я — мигом!

Федор поднялся по лестнице и позвонил, но ему не открыли. Когда появился Григорий с ключами и они вошли в квартиру, то увидели на столе записку, написанную рукой Таисьи Максимовны:

«Феденька и Гриша, мы не дождались вас, ушли к Опалевым. А вы, когда накатаетесь, или туда приходите, или дома ждите нас. Вернемся, когда сможем».