Саулюс Томас Кондротас - Взгляд змия

Я – истинный католик, воспитанный в духе веры. Однако религиозные чувства, личный религиозный опыт, мне кажется, – такая клетушка жизни, где собрано все слабое, чувствительное, нежное. Молитва на людях, привычка креститься – непозволительная слабость для человека волевого, военного, что-то вроде детской хвори, неожиданно напавшей на взрослого человека. Словом, вещь безответственная, несовместимая ни с какой гласностью.

Честно говоря, я занят делом, которое мне не по сердцу. Не соответствует моему статусу. Привыкаешь, конечно, это верно. В последнее время начались всякие там беспорядки. В основном это антиправительственные движения политического и экономического характера. Немало людей оценило эти беспорядки как послабления власти. Иначе говоря, как невесть откуда взявшуюся определенную криминальную свободу. Преступники множились, как грибы после дождя. В разных административных округах нашего края наблюдается появление небольших разбойничьих шаек, кои, не создавая особенной угрозы, регулярно наводят страх на тамошних жителей. Власти, ломая головы, как навести порядок, начали высылать на борьбу с этими шайками отряды солдат . Очень часто случается, что десятку или двум солдат приходится ловить одного-двух преступников. Однако это эффективно, потому и впредь в карательные экспедиции высылали армию, а не полицию и жандармов. Часть отрядов патрулирует в отдельных зонах. Чаще всего это мобильные конные отряды, которые, получив сообщение о появившихся в округе разбойниках, тотчас же могут начать ловлю. Я командую одним из таких отрядов.

Внезапно мой взгляд спотыкается о сына. Уозолс-младший, положив на траву альбом и лежа ничком, что-то рисует. Он все время старается держаться в стороне от меня и солдат. Я стискиваю зубы, чтобы на моем лице не отразилось недовольство им. Сын для меня как заноза. Соринка в глазу. На этом привале он снова отошел шагов на десять в сторонку, прилег в свежую, пахучую, мягкую траву и взялся за рисунок. Анус сторонится солдат, потому, что те вечно гогочут над его художествами. Рисует он главным образом всякую живность, по большей части лягушек, которых красит в изумительный зеленый цвет, каким на физических картах отмечают низины и впадины. Солдаты, проходя мимо и бросив взгляд на его работы, тут же принимаются тыкать в рисунок пальцем, зубоскалить и крутить пальцем у виска. Вполне возможно, что кто-то из солдат потом раскаивается, тем паче что лицо у Ануса в такие минуты становится как у побитого животного, которому ты безо всякой причины заехал палкой и теперь оно, понурив голову, трусит прочь, такое несчастное и одинокое, что у тебя стискивает сердце. Тем более вероятно, что, раз-другой поиздевавшись над ребенком, солдаты забыли бы эту потеху, как и остальные, забавные лишь поначалу (игру в «грушу», например), но после набивающие оскомину, да и рисунки, если подумать, не такие уж плохие, только лягвы иногда изображены чересчур раскоряченными, напоминая солдатам девок, которых те навещают: дешевых дурнушек. Но как им не насмехаться, если я отношусь к этому одобрительно. Сам я, конечно, не могу сказать сыну дурного слова – да и вообще заговариваю с ним не чаще чем раз в два дня, – но солдаты плохо воспитаны, потому ничего страшного, если они поднимут сынка на смех. Мне кажется, так он быстрее станет мужчиной.

Никогда в жизни не взял бы сына с собой в экспедицию, если бы не моя супруга, пани Регина, в девичестве Сокдинскайте, а это кое-что значит. Еще точнее – она родом из утянских [18] Утяна (от имени князя Утяниса) – город на востоке Литвы. Сокдинскасов, самых страшных, потому что такого упрямства, как в этом роду, не бывало с сотворения мира. По словам моего покойного отца, Ягве достиг бы своей цели куда быстрее, дав строителям Вавилонской башни упрямство Сокдинскасов. Бывало, они, поссорившись, не разговаривают друг с другом несколько месяцев подряд. Моя супруга – прекрасный образчик такого характера. Ей приспичило, чтобы я взял сына в экспедицию.

Краешком глаза слежу за Анусом, валяющимся в траве. Признаюсь вам: я не выношу этого мальчика. До сих пор я видел его лишь изредка, возвращаясь из своих рейдов и экспедиций, так что испытывал к нему, мягко говоря, полное безразличие, коего даже немного смущался, я ведь отец и обязан лелеять отеческие чувства, и вот сейчас, с утра до вечера видя его рядом, впереди, а если обернусь, позади себя, вдруг возненавидел его – своего сына. Мне неведомо, чувствует ли это он, во всяком случае, старается не попадаться мне на глаза и вообще как можно менее обременять меня и мой отряд. Догадываюсь, что ему приходится трудновато. Понимаю, что мне легко вменить вольнодумие, близкое к цинизму, но это неизбежно, если человек хочет быть последовательно объективен. Оценивая себя, я тоже не делаю поблажек.